Моя деятельность в ракетной технике.

   Важным событием 1956  года стало проведение на испытаний на объекте № 1  ускорителя КБХМ (Главный конструктор А.М. Исаев), который применялся для разгона межконтинентальной крылатой ракеты (МКР)  «Буря»  с прямоточным воздушно-реактивным двигателем ПВРД). МКР «Буря»  (Генеральный конструктор С.А. Лавочкин, Главный конструктор ПВРД М.М. Бондарюк)  должна была противостоять аналогичной американской крылатой межконтинентальной сверхзвуковой ракете «Навахо».

Особенностью ускорителя являлось, то что для питания газогенератора использовалось однокомпонентное топливо изопилнитрат, который стоит только поджечь, и остановить горение невозможно. В блок было заправлено по 20  м3  горючего (тонка)  и окислителя (кислота)  и однокомпонентное топливо (ОТ).

   В авиации соединяли дюралевые трубки путем развальцовки. После команды «Пуск», одна из трубок, по которой подавалось ОТ в газогенератор, под высоким давлением вышла из развальцованного соединения. ОТ воспламенилось на воздухе, и возник огромный пожар, с которым стендовые системы пожаротушения оказались бессильными. Ракета вместе со стендом сгорели практически совсем, остались нулевая отметка и четыре угловые колонны стенда.

   По своим конструктивным особенностям МКР «Буря»  опережала своё время. При полёте, она находилась на небольшой высоте и изменяла свою траекторию по высоте с учётом рельефа местности. Сбить её было невозможно. Но с появлением межконтинентальной баллистической ракеты Р-7, работы по теме «Буря»  были прекращены. Но её разработка внесла весомый научный и практический вклад в ракетно-космической технике.

   Восстанавливали стенд по новому проекту. Стенд стал выше и мощнее. Если раньше на стенде можно было испытывать ракеты с тягой до 50 тонн, то теперь – до 250  тонн. Построили монтажно-промывочный корпус и расширили бункер, построили станцию нейтрализации.

   В середине 50-х годов было создано в Днепропетровске ОКБ-586  под руководством Михаила Кузьмича Янгеля, в котором разрабатывались боевые ракеты на высококипящих компонентах. В 1955  году начата отработка ракеты Р-12  (8К63), в 1958  году – Р-14  (8К65), в 1959  году – ракеты Р-16  (  8К64). Все испытания проходили нормально, кроме Р-16.

   Ракета Р-16  была первая отечественная баллистическая ракета стратегического назначения с дальностью стрельбы 11 000 – 13 000  км. В августе 1960  года началась её отработка на Объекте № 1. 8  августа 1960  года состоялось первое огневое испытание ракеты Р-16. Испытание вёл заместитель начальника объекта № 1  А.С. Бабушки. Оно прошло успешно.

   Это огромная и мощная ракета при первом испытании её своей струёй снесла у нас с отражательного лотка плиты весом по 1,5  тонны. Они летели связками в сторону Куньи на 150-200  метров. К сожалению, первое успешное испытание и разрушение отражательного лотка предопределило решение комиссии по испытаниям   ограничиться единственным испытанием и допустить ракету на лётные испытания.

   Испытания второй ступени проводили, не восстанавливая отражательного лотка. Поджимало время:  нельзя было дать обойти себя американцам в этом классе оружия. Через 18  дней провели испытание (26  августа 1960  года)  второй ступени ракеты Р-16. Были проведены ещё два успешных испытания, после которых ракета Р-16  была допущена к проведению лётно-конструкторских испытаний.

   Ведущим испытание был Бабушкин Анатолий Степанович. Анатолий первый из нашего коллектива стал ведущим испытания. Мы уже подготовку и проведение испытаний осуществляли своими силами. К нам уже всё меньше приезжало «варягов». Компоненты топлива уже были агрессивные и ядовитые.

   Руководители ЛКИ Главный конструктор М.К. Янгель и Главный маршал артиллерии М.И. Неделин хотели запустить ракету Р-16  к празднику до 7  ноября – главного государственного праздника Советского Союза.

   После испытания наша команда во главе с Бабушкиным А.С. уехала на полигон в Капьяр, как всегда. Пуск намечался на 23  октября. Из-за сбоев в системе управления пуск был отложен на 24  октября 1960  года. За 30  минут до пуска при подготовке ракеты к запуску произошла страшная трагедия. Ракета стояла на пусковом столе, уже заправленная. Проводились автономные проверки системы управления на ракете на второй ступене. И вдруг запустилась вторая ступень. Она своей струёй мгновенно прожгла баки первой ступени. А вокруг были люди, участники подготовки её запуску. Там были около ракеты Главный маршал артиллерии М.И. Неделин, Бабушкин и десятки людей. Их всех накрыло огромное пламя. Погибло 92  человека (59  непосредственно на старте и 33  скончались от ожогов и отравлений   больнице). Из наших товарищей погиб Анатолий Степанович Бабушкин.   Многих огромный поток пламени догонял убегающих в степь. Многих тогда обожгло горячими газами. Это была страшная трагедия. Анатолия Степановича мы хоронили на Загорском кладбище в цинковом гробу, установленном в деревянный гроб. Не просто нам, первопроходцам, в ракетной технике она давалась.

К концу 1961  года отработка МБР Р_16  была завершена. На базе МБР Р-16  была создана космическая ракета – носитель «Циклон»  (11К68).

Приказом директора Табакова Г.М. 1-го января 1961  года я был назначен заместителем начальника 1-го Объекта, т.е. заместителем Волкова Виктора Петровича. Я стал не только заместителем начальника Объекта, но также, как и Анатолий Степанович, стал одновременно и ведущим испытания.

Я стал ездить в Днепропетровск в ОКБ Михаила Кузьмича Янгеля, в Подлипки – в ОКБ Алексея Михайловича Исаева.

   В 1958 – 1960  году я уже был ведущим испытания ракеты Р-13. Это морская ракета, созданная специально для подводных лодок. Она предназначалась для стрельбы с верхнего среза шахты подводной лодки. В ракете применялись самовоспламеняющиеся компоненты топлива, турбонасосная подача компонентов и управление ракетой в полёте качающимися рулевыми камерами двигателя.

   Испытания начинались с отработки системы наддува на реальных компонентах на стенде 1Б. Там поочерёдно ставились натурные баки компонентов топлива, которые заправлялись компонентами, и далее включалась газогенераторы, газ которых шел на наддув в баки, вытесняя компонент   в имитатор двигателя. Система управления была натурной. Управление проливками производилось из броневика. Мы с оператором Виктором Александровичем Леоновым находились вдвоём в этом броневике метрах в 15  от стенда. Это был очень толковый мужик, не имеющий высшего образования. Он все операции на пульте по команде производил сознательно.

   Однажды мы уже были в броневике. Подготовились к началу пуска. Я дал команду:  «Включить протяжки». По этой команде включались все системы измерения. И вдруг звонок телефона, просят подождать, прийдет директор на пуск. Я дал команду «Отбой». Через некоторое время звонят, что можно продолжать работу. Я забыл, что протяжки выключены и даю команду «Пуск», а Виктор Александрович мне шепчет:  «протяжки». Я дал команду измерителям снова включить системы измерения и далее дал команду на пуск. Вот такие у нас были замечательные механики из народа. Проливка прошла нормально, но мне этот случай запомнился на всю жизнь.

Потом на стенде 1А в 1958  году проведено 13  стендовых огневых испытаний ракеты Р-13  и ракета пошла на вооружение наших подводных лодок.

12  апреля 1961  года на трёхступенчатой ракете-носителе «Восток», в качестве первой и второй ступеней которой была использована ракета-носитель Р-7, первый Советский космонавт Юрий Алексеевич Гагарин проник в космическое пространство. Это был праздник не только Советского народа, а праздник народов всего мира. В Монтажном корпусе объекта № 2  прошёл большой митинг. Мы все радовались, как дети, достижениям нашей науки и техники, успехам своего народа.

17  июня 1961  года наш институт – НИИ-229  «за успешное выполнение заданий правительства по созданию специальной техники Указом Президиума Верховного Совета СССР»  награждён орденом Красного Трудового Знамени.

В 1963  году Г.М. Табакова назначили сначала начальником Главка Государственного комитета по оборонной технике (ГКОТ), а с 1967  по 1981  год он был заместителем министра общего машиностроения. Умер в 1995  году на 84  году.

   В 1963  году директором НИИ-229  был назначен Виктор Александрович Пухов. Это был молодой, энергичный и толковый маёвец. Здесь он появился в 1950  году. Он работал на объектах № 1, № 3, был начальником объектов №4, № 5, заместителем директора по общим вопросам, главным инженером и теперь был назначен директором института. Когда он кратковременно работал заместителем директора, то успел организовать асфальтирование улиц посёлка. В 1952  году, когда он работал на объекте № 3  заправщиком, то однажды он попал под струю кислоты, которая вырвалась из разгерметизировавшегося стыка шлангов во время перекачки её из железнодорожной ёмкости в заправшик окислителя. Глаза ему спасли очки. А лицо было сильно обожжено кислотой.

   Его высокая тонкая фигура рано утром появлялась на стройках домов и других многочисленных стройках, потом он вызывал провинившихся для «разговора». Ему присвоили учёную степень доктора технических наук без защиты диссертации. Его именем названа главная площадь посёлка. Но характер у него был дурной. Однажды мы готовили очередное изделие к установке на стенд. Пришёл Пухов и начал делать какие-то замечания по пустякам. А мы надевали корсет на изделие, и что-то не ладилось. Мы это знали и понимали без него что делать. Я порой тоже бываю резким. И тут я сорвался и в резкой форме ему сказал:  «Уходи и не мешай работать!». Он ушёл.

   Работать приходилось на двух стендах и 1А и 1Б. Проливочный стенд 1Б мы приспособили для испытания двигателей А.М. Исаева. Я был ведущим. Испытаний было много. Двигатель часто взрывался. Надо было выяснить причину разрушений двигателя. Приходилось ездить на совещания к А.М. Исаеву. Это был очень интересный человек.

Совещания проходили очень интересно. Как-то обсуждали причины разрушения газогенератора. Собрались все специалисты, причастные к газогенератору, в обширном кабинете Алексея Михайловича. Каждому разрешалось говорить всё, что он думает. Никто никого не обрывал и не говорил, что он говорит глупость. Обсуждения проходили по принципу мозговой атаки. Исаев сидел за своим столом и молчал все время. А специалисты спорили друг с другом в хорошем тоне, выдвигали различные факты анализа и версии причин. Алексей Михайлович, видимо, устав сидеть, улёгся животом на столе и всё молчал. Продолжалось эта дискуссия часа два. Потом Алексей Михайлович садится на место и говорит:  «Может хватит. Давайте сделаем…»  и далее он очень чётко сформулировал причину разрушения газогенератора, и что надо было сделать. Он, как вычислительная машина, сумел из всей массы слов, произнесённых присутствующими, выбрал самое главное и чётко сформулировал причину и что надо сделать, чтобы её ликвидировать. Я каждый раз поражался талантом этого уже не молодого, тучного человека.

   Меня однажды летом командировали в Днепропетровск на заседание государственной комиссии по изделию, разработанному в ОКБ М.К. Янгеля. Я участвовал в работе двигательной подкомиссии. Рассматривался двигатель, разработанный в ОКБ Валентина Петровича Глушко, академика. Исаев А.М. отказался от этого высокого звания. Он сказал:  «А зачем оно мне. Что я ещё должен буду тратить время на их заседания?». А Глушко В.П. был самым чванливым Главным конструктором в ракетной технике

Руководил двигательной подкомиссией А.М. Исаев. Подкомиссия очень тщательно рассмотрела все достоинства и недостатки ЖРД. Работали и другие подкомиссии по разным системам ракеты. После руководители подкомиссий должны были доложить результаты работы своих подкомиссий на пленарном заседании Государственной комиссии..

Пленарное заседание Государственной комиссии вёл генерал Тюлин, председатель комиссии по лётно-конструкторским испытаниям на полигоне. Уже доложили все председатели комиссий. Осталась последняя подкомиссия.– двигательная. Но нет в зале В.П. Глушко, а как без него обсуждать. Тюлин крутился. Уже обо всем переговорили не раз, и вдруг в зале появляется Глушко. Высокий, стройный, на его одежде не было ни одной складочки. Лицо холёное, чисто выбритое. Не глядя ни на кого, прошёл по залу и сел спиной ко всем присутствующим в большом конференц-зале.

   Тюлин спрашивает, кто будет докладывать от двигательной подкомиссии. Кто из наших членов подкомиссии громко сказал:  «Алексей Михайлович!». «А где Алексей Михайлович?» - спрашивает Тюлин. А Иасев оказывается сидел на заднем ряду зала в углу. Алесей Михайлович пошёл к столу президиума, и на ходу говорит:  «А что говорить-то. Валентин Петрович всё равно с нами не согласится». Он подошёл к столу, повернулся лицом к присутствующим в зале и начал говорить. Перед нами стоял полный антипод Глушко. Стоял могучий человек. Рукова на простой рубашке были закатаны до локтей. На нем были брюки «Дружба», которые нам присылали в то время китайцы. По внешнему виду простой русский мужик. Он начал говорить спокойно, не торопясь. В руках он не держал ничего, но доложил все многочисленные замечания, выявленные комиссией, и сел. Оппонентом ему выступил помощник Глушко. Глушко молчит. И только в конце дискуссии на вопрос Тюлина:  «А как Вы, Валентин Петрович, думаете?». Он кратко заявил, что Алексей Михайлович, конечно, прав, но устранять замечания будем с новой партии двигателей». На том и закончили обсуждение.

   У всех главных конструкторов имелись специальные кабинеты, куда им доставляли обеды и прочее. Алексей Михайлович всегда стоял в общей столовой в очереди вместе со своими соратниками. Когда он ехал с работы домой, а квартира у него была в Москве, то всегда набирал полный ЗИМ своих сослуживцев. Это был идеальный человек-руководитель, мудрый, талантливый и простой, поэтому он пользовался громадным авторитетом среди простых людей.

   Он не боялся и не крутил перед начальством. Как – то меня послали на совещание в наш главк в министерстве. Там оказались главные конструктора по разным системам ракеты, на которой стоял двигатель А.М. Исаева. Все докладывали, как обстоят у них дела. Но в конце совещания главный инженер главка Петуховский спросил, а как будут выглядеть доработки по времени. Все замолчали и ждали, кто назовёт срок первый. Первым сказал Алексей Михайлович:  «Генератор у нас никак не получается. Провозимся мы с ним, наверное, полгода». Тут все начали называть сроки, но меньше полгода. Месяца через три генератор был отработан, а вот другие системы с отработкой опаздывали. Интересно было наблюдать за ними, за большими руководителями. А двигатель и генератор отрабатывался у нас на стенде 1Б.

   Как-то я был тоже послан лично к Исаеву. Мы переговорили, но нужно было срочно один вопрос согласовать с директором Пуховы В.А.. Я встал и хотел идти к секретарю, но Алексей Михайлович меня остановил и показал на телефон. Всё вот просто. Об этом человеке у меня остались самые лучшие воспоминания. Вот у кого можно было учиться быть человеком.

   В 1963  году на объекте № 1  проходила наземную отработку первая баллистическая ракета МБР УР-200, созданная коллективом Генерального конструктора Владимира Николаевича Челомея. Это тоже, как и у Лавочкина была авиационной фирмой. Тогда Никита Хрущёв начал разрушать нашу авиационную технику, как не нужную. Он ставил расчёт на ракетную технику. Он нанёс огромный урон авиационной науке и технике. Нам приходилось обучать специалистов ОКБ Челомея по практике наземной отработки ракет.

МБР УР-200  предназначалась и как МБР и как космическая ракета-носитель. Она почти имела тот же стартовый вес, но имела большую грузоподъёмность (3,9  тонны)  и дальность стрельбы – 12 000 – 14 000  км. Её длина – 26,4  м и диаметр корпуса 3  м. Ракета двухступенчатая. Двигатели были разработки Воронежского ОКБ Главного конструктора С.А. Козберга. Это были уже двигатели, работавшие по замкнутой схеме.

Отработкой УР – 200  на стенде 1А руководил появившийся второй зам. у Волкова Маликов Геннадий Ильич. До этого он работал на стенде № 6.

   На объект №1  навалилась огромная нагрузка на оба стенда. По моему предложению мы разделились с Волковым:  он ведёт работы на стенде 1А, а я на стенде 1Б. На стенде 1А должны были проводится проливочные работы по отработке систем подачи компонентов топлива в двигатель и потом огневые испытания. Но оказалось, что Волков это не тянет, и тогда ему назначили в качестве заместителя Маликова. После летные испытания показали неудовлетворительные результаты работы первой ступени. И в апреле 1964  года проведено рискованное стендовое испытание с полной заправкой топлива:  окислителя (АТ) – 72 800  кг, горючего – 28 000  кг. Риск был огромный. При аварийном исходе пролив АТ мог привести к великой трагедии и на посёлке. Прошло испытание нормально, и в 1965  году работы по наземной отработке ракеты были завершены.

   В период 1959 – 1965  годов создавались шахтные комплексы с ракетами средней и межконтинентальной дальности с моноблочными частями и групповыми стартовыми комплексами. Для этих комплексов на стенде 1А еще в 1963-1964  годах была отработана ракета УР-100. Лёгкая ракета УР-100  стала основой «ракетного щита»  СССР. Их было установлено в шахтных установках почти 1000.

Летом 1963  года директор Табаков Г.М. направил меня в министерство к заместителю министра Володину, который занимался курированием создания шахтных установок ракет. Там меня назначили представителем министерства на строительстве шахты в Прибалтике. Мне дали чертежи для изучения, и потом я туда отправился. Я приехал в Ригу. На вокзале меня встретили военные на машине, и увезли куда-то в лес. Дело было уже поздно, темно. Поместили меня в деревянном бараке – гостинице. Утром я пошёл представляться начальству и заниматься тем делом, зачем меня послали.

   Было очень интересно. Я увидел, что метростроевцы занимались земляными работами. Строители, монтажники, военные и штатские создавали как муравьи что-то необычное. Я был там всего несколько дней. Выяснил, что тормозит работу,  и вернулся в министерство. Я приехал к зам. министра, доложил обстановку на строящемся объекте. Приехал домой. На следующий день Табаков распорядился меня туда больше не пускать, так как на стенде надо было проводить испытания. Вместо меня послали другого.

   В 1961  году я решил заняться наукой. В институте у нас были организованы курсы по кандидатскому минимуму:  по философии и английскому. Преподаватели приезжали из МАИ. В 1962  году я сдал экзамены по кандидатскому минимуму по философии и английскому. В следующем году я сдал экзамен по спец. предмету. Сдавал в НИИ-88, в Подлипках. Оставалось «немного»:  что-то сделать в науке.

   В этот период на стенде 1Б я организовывал проведение экспериментальных работ для диссертации Михаила Александровича Головашкина. Он работал начальником отдела расшифровки и анализа результатов измерений, полученных с датчиков, установленных на борту изделия. Это была очень интересная работа:  анализ результатов испытаний и выводы по результатам анализа. В анализе результатов испытания участвовали инженеры - двигателисты, управленцы, измеренцы. Конечно, ведущий испытания и ответственные за системы в первую очередь анализировали результаты испытаний.

   Мы с Михаилом Александровичем как-то незаметно даже можно сказать подружились. Словом «Друг»  я никогда не бросаюсь. Товарищи у меня все. Другом моим стать очень трудно после моей Аси. У меня в годы начальной школы был друг Витька Жилкин. В средней школе – Митька Щербаков. Но с ними мы разъехались в разные стороны. Дмитрий Щербаков перестал писать уже в конце 80-х годов. Он болел. Семейная жизнь у него не сложилась. Он так и остался в Якутске. С Михаилом мы имели одинаковые позиции по многим вопросам. Я часто бывал у них дома. Он с Тамарой-женой приходил к нам. Встречали праздники вместе, ходили на лыжах. В январе 1966  года мы были с Михаилом в доме отдыха на Волге. Там мы услышали по радио, что Сергей Павлович Королёв умер во время операции. Мы тогда не подумали, но теперь «демократы»  заставили прийти к печальному выводу о причинах его смерти.

   Михаил на фронте лишился правой руки почти до плеча. Он готовил диссертацию. На стенде 1Б мы проводили экспериментальные работы для подтверждения его теоретических выкладок. Диссертацию он успешно защитил и стал кандидатом технических наук.

12  двигательный научный отдел проводил также эксперименты на стенде 1Б. Вернее мы занимались этой работой. В КБ 12  отдела проектировали экспериментальные установки, в экспериментальном производстве (ЭП), так стал называться тот цех, в котором я был начальником вначале 50-х годов, их изготавливали. Мы собирали их и вели эксперименты на натурных компонентах.

   В то время ракетные двигатели столкнулись с интересным явлением в процессе горения в камере сгорания ЖРД. Появилась необходимость повышения давления в камере сгорания, чтобы получить большую тягу двигателя. Но двигатели стали взрываться на стенде часто сразу на запуске. При этом система измерения не успевала зарегистрировать показания датчиков. Стали разрабатываться различные теории низкочастотной и высокочастотной неустойчивости процесса горения в камерах сгорания ЖРД. Проходила масса испытаний, и двигатели взрывались.

   Как-то на учёном Совете института обсуждался вопрос о теоретическом обосновании неустойчивости процессов горения в камере сгорания ЖРД. Математические выкладки 12  отдел проводил на ЭВМ в одном из институтов в Москве. У нас в институте ещё не было ЭВМ. Но машина выдала какую-то чепуху. И на Совете выступил доктор наук из того института, где считали по методике 12  отдела, и сказал слова, которые я запомнил:  «Что в машину заложишь, то с избытком и получишь». Очень правильные слова.

Шёл усиленный поиск путей борьбы с высокочастотной неустойчивостью процесса горения в камерах сгорания ЖРД различных схем. Решалась проблема не только научно-техническая, но и экономическая. Каждый взорвавшийся двигатель дорого стоил. Прорабатывался и путь моделирования процессов горения в КС ЖРД.

   Проблемами моделирования серьёзно занимались в Центральном Институте Авиационного Моторостроения (ЦИАМ)  при отработке авиационных двигателей. ОКБ Генерального конструктора В.П. Глушко совместно с ЦИАМом объединились для решения вопросов по ВЧ в модельных условиях. В ЦИАМе в то время работал толковый доктор технических наук Дорошенко Владимир Алексеевич. Он предложил идею моделирования процесса горения при низких давлениях в КС ЖРД. Для этого необходимо было жидкие натурные компоненты предварительно газифицировать. Газообразные компоненты топлива через натурные форсунки подавались в натурную КС, но без сопла, в которой происходил процесс горения по спектру частотных колебаний идентичный спектру в натурном процессе горения, но при низком давлении. КС не разрушалась. Это было экономично. Этот метод позволял определить в модельных условиях границу неустойчивости процесса в КС в широком диапазоне соотношения компонентов топлива. По сравнению границ неустойчивости на графике определялась лучшая форсуночная головка, с которой граница неустойчивости на графике находилась выше других. Эта была качественная оценка, но и она позволила сократить значительное число разрушений КС при натурных испытаниях. 12  отдел писал по испытаниям газ-газовых и газо-жидкостных схем ЖРД научно-технические отчёты. А курировавший испытания инженер от 12  отдела Нант А.А. даже защитил диссертацию кандидата технических наук на этих материалах.

Заниматься разработкой научного обоснования моделирования жидкость-жидкостной схемы ЖРД в 12  отделе не стали, так считали это делом не перспективным. Получилось как-то самой, что эта работа перешла ко мне. Была создана специальная модельная установка РПЭК-460  (рабочие процессы экспериментальной камеры диаметром 460  мм). Установка состояла из экспериментальной камеры натурного объёма, но без сопла и форсуночные головки были съёмными. Два газогенератора превращали жидкие компоненты топлива в газообразные, которые, проходя через дроссель, попадали через форсуночную головку в камеру сгорания. Компоненты были самовоспламеняющиеся. При смешении они самовоспламенялись и завязывался процесс горения в КС. С помощью дросселей мы могли в процессе испытания менять количество компонентов, поступающих в КС, и их соотношение. Таким образом, в процессе одного эксперимента мы определяли границу неустойчивости во всем диапазоне соотношения компонентов. Технология эксперимента ничем не отличалась от технологии испытаний других схем КС. Но меня волновал вопрос:  как перенести экспериментальную границу неустойчивости на натурные условия испытания КС ЖРД. Все знали, что сделать это было нельзя, а я не знал. И поэтому на эту задачку я потратил более 12  лет.

   У меня были все экспериментальные данные по испытаниям различных форсуночных головок. По отчётам испытаний в ОКБ В.П. Глушко и испытательной станции на Южмаше в Днепропетровске я собрал данные натурных испытаний по целому ряду двигателей, форсуночные головки которых проходили испытания у нас на установке РПЭК-460. На натурных испытаниях получалась только одна точка на границе неустойчивости, и двигатель взрывался. Вот и стояла задача:  как связать полученные точки на границе неустойчивости в натурных и модельных условиях. Если это знать, то можно прогнозировать, что КС в натурных условиях может взорваться на таких-то давлениях и таких-то соотношениях компонентов. С помощью методов теории подобия эта задача была решена. Мне удалось вывести критерии подобия, по которым можно было пересчитать экспериментальные данные на натурные условия. Выведенные критерии были проверены на испытаниях и газогенераторов, у которых в ОКБ В.П. Глушко были определены границы неустойчивости в натурных условиях. Получились хорошие совпадения результатов испытаний, полученных в натурных и модельных условиях. 25  октября 1975  года я защитил диссертацию кандидата технических наук по этой работе. Я не был ни аспирантом, ни соискателем. Работа проходила в вечернее время до 22  часов практически во все свободные вечера и в свои отпуска. Это было увлечение проблемой. Я не думал о диссертации. Только потом, когда я объявил о своих результатах, то мне сказали, что же готовая диссертация. И тогда я понял, как важно для человека увлечённость открытием, созиданием, творчеством полезного дела. Это такое состояние души человека, такая радость, которую нельзя купить ни за какие деньги. Но, как написал в одном их своих рассказов мой братец Виктор, «жизнь состоит из маленьких побед и поражений». Он прав. Радостные минуты омрачались часто людьми особого рода, но об этом немного позже поговорим.

   В это время я был ведущим испытания ОК-2000. Это была интересная ракета, предназначенная для запуска спутников на высоту 39 000 км. Спутник, двигаясь на той орбите, остаётся как бы весящим в одной точке над землей. Для вывода на эту орбиту на ракету устанавливались подвесные дополнительные баки. Главный конструктор этой ракеты Решетнёв Михаил Федорович. ОКБ находилось в Красноярске-26. Это был закрытый небольшой город. Я летал туда в командировку.

   Мы проводили полную наземную отработку ракеты, начиная с проливочных работ на стенде 1Б, а потом проводили огневые испытания на стенде 1А. Вся аппаратура управления находилась в бункере стенда 1Б. Это было помещение на 2-м этаж бытовок монтажно-промывочного корпуса:  большая угловая комната с вставленными бронестёклами в амбразуры толстой торцевой стены. За пультами сидели 9  операторов.

   Хочется отметить мне одного из них:  Кузьму Михайловича Перминова. Это был образец нового советского человека. Он года на 2  старше меня. В 17  лет ушёл добровольцем на фронт. Член ВКП(б)-КПСС. Вступил в партию на фронте. Однажды их часть получила приказ, на выполнение которого командование решило:  направит только добровольцев. Задание было ответственное и опасное для жизни. Были из добровольцев отобраны 300  бойцов. В их число был включён и посуществу мальчишка Кузьма. Задание было выполнено, но остались в живых всего несколько человек. В их числе оказался и Кузьма. Перед уходом на задание все добровольцы написали заявления о вступлении в Коммунистическую партию. Так в бою Кузьма стал коммунистом.

Из армии он пришёл на Новостройку и выучился на оператора по запуску ракет. Это был очень толковый, спокойный, немногословный, но удивительно трудолюбивый и трудоспособный механик. Однажды управленцы замучились в подготовке системы управления ракеты к испытанию. В системе появился «Бобик». Так у управленцев называлась неисправность в системе. И пока эта неисправность не ликвидирована, а главное – причина её вызвавшая, последующие операции не проводятся.

А термин «Бобик»  появился на полигоне. Однажды одну из собачек готовили к полету на ракете. Поместили её в палатке и приставили часового. Через некоторое время приходят за собачкой и решили повторить её умение проводить те операции, которые она должна была сделать в полёте. А собачка все забыла. Все в недоумении:  что случилось?  Спросили часового:  «Кто здесь был?». Часовой отвечает:  «Никого не было. Только вот Бобик здесь крутился.». Всем стало все ясно. И вот с тех пор все неожиданные неисправности стали называть:  «Бобик», «Боб»  (крупная неисправность), «изгонять Бобика» - устранять неисправность.

   Так вот такой «Боб»  забрался в систему управления и никак не выгоняется. «Прозвонили»  практически все цепи. Оказалось «Боб»  забрался где-то в кабели, идущих от бункера к стенду. Но время уже было позднее, и работу перенесли на следующее утро. Утром все приходят на работу и видят, что Кузьма уже все «прозвонил», определил местонахождения «Боба»  и принимает меры для «изгнания Боба». Кузьма явился рано утром на работу и сделал эту работу по своей личной инициативе и воле. Благодаря Кузьме управленцы быстро подготовили все системы к запуску ракеты. С таким человеком, как Кузьма, можно было построить коммунизм. Но, к сожалению, он рано умер, а других таких поубивали на войне. А нелюди остались, и пришли, в конце концов, к власти.

Руководить огневым испытанием на стенде 1А мне приходилось из бункера 1А. А все операторы и пульты находились в бункере 1Б. Связь с операторами была только по шлемофону. Это что-то напоминало шахматную игру вслепую. Я давал команду, мне кратко отвечали об исполнении, а я должен был в голове представить, что сделал оператор и что должно произойти на борту ракеты. По результатам наших работ ракета получила добро на лётно-конструкторские запуски на полигоне.

   Мы сумели проливочный стенд 1Б превратить в огневой. Ракеты, двигатели почти стояли в очереди для испытания на наших стендах. Поэтому по нашему предложению стенд 1Б приспособили для проведения огневых испытаний двигателя С5- 23  разработки ОКБ А.М. Исаева. На стенде 1Б не было отражательного лотка. При проливочных работах он не нужен. Слив компонентов производился в нержавеющие емкости, которые стояли по бокам стенда ниже нулевой отметки. А лоток под стендом был покрыт листовой нержавейкой на случай пролива компонентов по разным причинам. Для огневых испытаний такой лоток не годился.

   Двигатель предназначался для запуска на большой высоте, поэтому необходимо было смоделировать высотные условия. Для этого надо было установить эжектора, газодинамические трубы и по охлаждаемой трубе отвести газы из работающего двигателя в сторону Куньи. В охлаждаемую трубу в внутрь также подавалась вода для охлаждения выходящих газов. Получилась забавная шумоглушащая установка. Соседи с третьего объекта не слышали работающего у нас двигателя. Потом, как-то читая иностранную информацию, я вычитал, что-то подобное оказалось изобретением и использовалось на стендах в США. А мы об изобретении не думали. Мы думали о том, как решить стоящую задачу по отработке двигателя на не двигательном стенде. Как-то было неудобно подавать «бумаги»  на оформление обычных инженерных решений в качестве изобретений и рац. предложений. Но у нас были такие инженеры, которые каждое даже пустяковое предложение в решении той или иной технической задачи оформляли как рац. предложение или изобретение и получали деньги за это и хвалу. Я был инженер и считал, что получаю зарплату именно за инженерную работу. Хотя были случаи, когда я давал свои идеи и решения механикам для оформления рац. предложений. Это нужно было для подведения итогов по соревнованию между бригадами, да и между объектами. Был пункт для подведения итогов:  сколько рац. предложений подано за месяц.

Повозиться с двигателем пришлось много. Он много раз у нас взрывался. Однажды разорвалась крыльчатка турбины, и её кусок перелетел через наш монтажно-промывочный корпус и грохнулся на дорожку, по которой люди ходят в столовую. Повезло:  никто не пострадал. Мне потом этот кусок принес человек, который видел, как он упал на дорожку близко от него.

   В конце 60-х годов мне повезло быть первым ведущим испытания двигательной установки орбитальной пилотируемой станции «Алмаз», разработанной по заказу Министерства обороны СССР в ЦКБМ Генерального конструктора Владимира Николаевича Челомея. На ней было два двигателя для коррекции орбиты и 32  микродвигателя для стабилизации и ориентации. Испытание было длительным, до 45  минут. Микрушки прогорали в атмосферных условиях. Приходилось их отключать.

   Приходилось заниматься и лунниками. Мы проверяли посадку на Луну первого земного аппарата. Перед этим учёные спорили:  твёрдая или песчаная поверхность Луны. Этот спор решил Сергей Павлович Королёв. Он написал:  «Луна твёрдая». И спроектировали первый аппарат для посадки на твёрдую поверхность Луны. Имитатором твёрдой поверхности Луны послужила асфальтовая площадка перед стендом 1Б. На самой верхней площадке была установлена специальная металлическая конструкция, на которой был установлен аппарат – лунник. По команде из бункера срабатывал пиропатрон, который сбрасывал аппарат в сторону площадки. Пока он летел, раздувался резиновый «мяч», в середине которого оказался аппарат. «Мяч»  начал высоко прыгать по площадке. И вдруг он изменил направление прыжков, видимо, ударившись о какой-нибудь предмет, лежащий на площадке. И он начал прыгать в сторону стенда. И ещё бы немного он улетел бы в сторону Куньи и эксперимент был бы сорван, аппарат был бы уничтожен, пока он катился бы по склону горы, на которой стоял стенд 1Б. Но наш покровитель свыше помог нам. На пути прыгуна оказался фонарный столб. Мяч ударился об столб и отскочил в сторону площадки. Мы радостно вздохнули. Мяч успокоился. Через некоторое время мяч взрывается, и на площадке показался сам аппарат. Это был металлический блестящий шар. Сверху по центру выдвигается телевизионная головка, которая начала вращаться вокруг и передавать «на Землю»  все, что видит. После такой аппарат был посажен на Луну, и наши учёные первые получили панораму поверхности Луны.

   Мы занимались и отработкой двигательной установки лунного аппарата Луна – 16. Мне выдали свидетельство о том, что я являюсь участником выставки в Космическом павильоне ВДНХ, где был выставлен потом для обозрения аппарат Луна – 16. В советское время была такая постоянно действующая выставка в Москве – Всесоюзные достижения народного хозяйства. «Дерьмократы»  её уничтожили, так у них не было никаких достижений в разваленных псевдокапиталистических хозяйствах.

   С первого января 1967  года наш НИИ-229  был преобразован  в НИИ химического машиностроения. Это было связано с секретностью нашего института, нашей работы.

По рекомендации Генерального конструктора, академика С.П. Королёва Совет Министров СССР своим распоряжением от 10  октября 1962  года возложил обязанности головной организации по тепловакуумным испытаниям космических аппаратов (ТВИ КА)  на наш институт. В 1964  году был построен корпус КИ-1, в котором была установлена тепловакуумная камера полезным объёмом 300  метров кубических. В ней имитировались космические условия:  вакуум, солнечное и земное излучение, чёрный холодный космос. В сентябре-октябре 1968  года проведено первое тепловакуумное испытание изделия «Луноход - 1», потом «Луна – 16», «Луна – 17»  и потом проходили там испытания все искусственные спутники небольшого размера.

   21  октября 1968  года Министр общего машиностроения подписал приказ о создании в НИИХИММАШ комплекса тепловакуумных испытаний крупногабаритных изделий (ККИ). Директор Пухов В.А. образовал отдел № 50, в который вошли несколько человек. 15  ноября 1968  года было принято Постановление ЦК КПСС и СМ СССР «О создании в НИИХИММАШ комплекса тепловакуумных испытаний». Общее руководство было возложено на начальника криогенного комплекса Владимира Георгиевича Фридмана. Он не был специалистом в ракетно-космической технике. Он был криогенщик. Под его руководством создавался водородный завод, создавалась криогенная лаборатория. Но поскольку в тепловакуумных камерах есть криогенные системы, то, видимо, поэтому ему поручили и создание камер ТВИ.

   Первого апреля 1971  года я по собственной инициативе перешёл в этот комплекс на должность начальника сектора испытаний. В секторе был только один начальник. Потом в нём образовались бригады:  КВИ, КГИ, вакуумная, криогенная, опорно-поворотного устройства, на котором устанавливалось изделие в камере и технологии испытаний. Потом эти бригады выросли до размеров секторов и по моему предложению они были преобразованы в самостоятельные сектора тепловакуумного отдела № 650.

Бригаду КВИ (камера вертикальных испытаний)  возглавил Анатолий Васильевич Антонов. Он пришёл в отдел раньше меня. КВИ предназначалась для тепловакуумной отработки космических изделий, имеющих размеры 6  метров в диаметре и 20  метров в длину. Такое изделие устанавливалось на ОПУ, которое вращалось по заданной программе относительно имитатора солнца. Вокруг изделия были установлены имитаторы чёрного холодного космоса – экраны, представляющие собой алюминиевые трубопроводы с ребрами, по которым подавался жидкий азот. Экраны были выкрашены  особым способом в чёрный цвет.

   Перед экранами были установлены имитаторы земного излучения – электрические инфракрасные нагреватели, которые включались по особой программе. Имитатор солнца был стационарным. На площади 6  метров шириной и 20  метров длиной были установлены специальные лампы, которые имели частотный спектр излучаемой энергии идентичный солнечному спектру.

   Сектор испытаний стал идеологическим сектором, в котором разрабатывались технические задания на проектирование самой камеры и её технологических систем. Теоретические основы создания такой камеры были по заданию министерства разработаны в НИИТП к.т.н. Козловым Львом Викторовичем. Мы же превратили теоретические основы в Техническое задание для проектирования в нескольких проектных институтах.

Саму камеру, представляющей собой бочку диаметром более 17  метров и высотой почти 40  метров, объёмом 8300  метров кубических, проектировал и изготавливал ВНИИКРИОГЕНМАШ в Балашихе. Все криогенные системы проектировались и изготавливались там же. Стенки камеры были изготовлены из «нержавеющей»  стали, которую мы называли сталью «Г»  толщиной 20  миллиметра. Для создания вакуума в камере 10  минус в шестой степени миллиметра ртутного столба требуется очень чистая полированная поверхность. Такую поверхность могла дать только полированная нержавеющая никелевая сталь. Но вдруг мы узнаём, что конструкторы ставят безникелевую сталь. Я взял образцы этой стали и отвёз их в Подлипки в инститтут металловедения для иследования на предмет её ржавления. Металловеды подтвердили, что она может ржаветь. По этому поводу собралось совещание у Главного инженера ВНИИКРИОГЕНША Филина Николая Васильевича. На совещании присутствовали авторы «безникелевой нержавеющей стали»  грузины из Тбилисси, наш начальник комплекса Фридман В.Г., начальник оьдела № 650  Макаров Александр Александрович, Антонов А.В. и я. Почти полтора часа я один доказывал авторам «изобретения», что их сталь не годится для камеры. Фридман, Макаров., Антонов сидели, как воды в рот набрали. Потом Филин спрашивает Фридмана: 

«А как Вы, Владимир Георгиевич, думаете по поводу этой стали?»

Я запомнил его ответ на всю жизнь. Он сказал:

«Юрий Иванович, конечно, прав, но учитывая конъюктурные соображения, надо использовать грузинскую сталь.».

   И решение было принято. Зачем мы сидели полтора часа и сражались. Позже я узнал, что Фридман и Макаров входили в число «изобретателей»  этой стали «Г».

Тепловые имитаторы проектировались и изготавливались в НИИЭТО в Москве.

Как-то Фридман В.Г. созвал совещание у себя в кабинете. Готовились к поездке в КБ ЦНИИМАШ, где разрабатывался технический проект КГИ. И там должны были обсуждать каким должен быть инфракрасный имитатор Земли. Фридман предложил свой варивант конструкции этого имитатора. Все молчали. Но нашёлся один дурак, который сказал, что это не оптимальный вариант, а более целесообразно сделать его другим. И обрисовал предполагаемую конструкцию. Все также промолчали и разошлись. На следующий день мы приехали в КБ Виленкина Натана Матвеевича. Там приехали конструкторы из НИИЭТО и ВНИИКРИОГЕНМАШ и другие. Фридман начал разговор. И снова предлагает свой вариант ИКИ (инфракрасный излучатель)  для КГИ. И опять же тот же тип вмешался в разговор и предложил альтернативный вариант. Состоялось обсуждение, в ходе которого будущие разработчики ИКИ высказались за второй, т.е. альтернативный вариант. Видно было, что Фридман был недоволен, но он спокойно мне сказал:

«Юрий Иванович, с завтрашнего дня Вы будете ежедневно ездить сюда, пока не будет сделан технический проект для передачи его в НИИЭТО».

И опять я получил по заслугам.

   Здания, где должны были размещаться КВИ и КГИ, проектировал ИПРОМАШПРОМ. Здание было огромным. В здании были предусмотрены установки двух ТВК:  КВИ и КГИ, поэтому были спроектированы и построены два самостоятельных полёта. Они были по 50  метров шириной и 100  метров длиной. Пролёт для КВИ был выше пролета КГИ. На крыше пролёта КВИ было установлена нержавеющая емкость на 200  метров кубических для жидкого азота. Из неё жидкий азот подавался в криогенные экраны и охлаждение конструкций тепловых имитаторов. Перед пролётами КВИ и КГИ были спроектированы и построены пятиэтажные бытовки, где размещались каждый сектор в своей комнате и размещались управляющие и регистрирующие системы управления. Для этого использовались самые современные для того времени вычислительные и информационно управляющие системы, обеспечивающие решение всех задач управления, измерения, обработки и анализа результатов тепловакуумных испытаний в КВИ.

Работа была очень интересной, потому что всё создавалось впервые. КВИ стала крупнейшей камерой тепловакуумных испытаний в Европе. Подобная КВИ имеется камера в Хьюстоне в США. Нам приходилось писать технические задания на проектирование, участвовать в его процессе. Мы каждый день были в командировках в каком-нибудь проектном институте.

   У меня были не очень хорошие отношения с начальником отдела Макаровым А.А. Это был в полном смысле дегенерат. Ему нужна власть и покорное послушание даже в глупостях. На мне он всегда спотыкался. Я откровенно отклонял его глупости. Потом я изменил тактику. Если нужно было что применить новое в той или иной конструкции, то я сначала один ехал к конструкторам, там мы согласовывли все вопросы. Потом я ехал с Макаровым и конструкторы предлагали то, о чём мы уже с ними договорились. Макаров тут же соглашался. Он чётко придерживался принципа, что «в своей стране пророков нет», а только там за бугром. Поэтому он хорошо вписался в «демиократическую»  систему.

Потом началось изготовление. Мы носились по заводам, участвовали в испытаниях, проверках, поводках изготавливаемых агрегатов, систем, оборудования. Приходилось спорить, и убеждать, и требовать. Потом начался монтаж корпуса камеры, потом систем и их отладка. Монтировали камеру и системы многие монтажные организации. Создание КВИ находилось под жёстким контролем министерства, ЦК и МК КПСС.

Когда все системы в КВИ были смонтированы и отлажены, по моему предложению бригады сектора испытаний были преобразованы в самостоятельные сектора. Они численно выросли. Начальником отдела № 650  стал Беляков А.А. Семенов Михаил Яковлевич стал начальником сектора систем вакуумирования;  Антонов Анатолий Васильевич – начальником сектора КВИ;  Акимов Леонид Андреевич – начальником сектора криогенных систем;  Павельев Василий Вссильевич – начальником сектора ОПУ;  Мокрицын Александр Николаевич – начальником сектора КГИ. Выделился сектор конструкторский, которым руководил сначала Симонов Геннадий Иванович, а потом, когда создание КГИ затормозилось, его возглавил Мокрицын А.Н. У меня же попрежнему остался сектор испытаний, задачей которого являлась анализ результатов испытаний. Нужно было подобрать кадры для этого и разработать технологию процесса анализа в темпе испытания, подготовить отчёт по испытаниям. Кадры я подобрал. Это были молодые ребята и девчата. Я оказался почти в два раза старше их. Надо сказать, что мне удавалось спокойно ладить и почти с ровесниками и с молодыми. Я никогда не заигрывал ни с кем, не выделял «любимчиков», оценивал работу по справедливости, качеству и количеству. Никогда не допускал оскорбительного тона и слов. Не зажимал, а поддерживал их инициативу и позволял её развивать, наблюдая со стороны. Мне нравилось разговаривать с молодыми таким образом, чтобы у них появились самостоятельные мысли как  это сделать. Они тогда с большим энтузиазмом и инициативой делают порученное дело, чем это бывает тогда, когда им приходится выполнять «строго предписанное указание, что и как надо делать».

КВИ была подготовлена к испытаниям. С 13  по 28  апреля 1985  года проводилось  первое в СССР тепловакуумное испытание крупногабаритного космического аппарата в полной комплектации. Это была долгосрочная орбитальная станция (ДОС)  «МИР». Результаты испытаний подтвердили работоспособность системы автоматического терморегулирования. Был проверен тепловой режим конструкции. Мы подготовили технический отчёт по испытаниям, к которому были приложены огромное количество графиков и таблиц. Полученная информация позволила уточнить отдельные теплофизические характеристики станции. Выполненные работы обеспечили полёт ДОС «МИР»  на орбите вплоть до ликвидации её в 2001  году врагами народа.

С 7  июля по 25  июля 1985  года были проведены тепловакуумные испытания вертикального оперения многоразовой космической системы (МКС)  «Буран». Высота киля была 12  метров. Далее предстояли работы с фюзеляжем МКС «Буран». Весь цикл испытаний, а они продолжались до 1992  года, позволил осуществить первый пуск ракеты – носителя «Энергия»  с универсального комплекса «Стенд – старт»  (УКСС)  и последующий запуск системы «Энергия – Буран»  с космодрома Бойконур». Это был беспилотный полёт «Бурана», который облетев «шарик»  приземлился на заданном аэродроме. А «демократы»  нас убеждают, что у нас отсталая отрасль электроники. Но я уже участвовал в подготовке этого полёта в другом отделе.

   На этом моя деятельность в области тепловакуумных испытаний закончилась:  я перешёл 2  марта 1987  года на работу в НИО-520 – отдел надёжности на должность старшего научного сотрудника. Это снова была для меня новая специализация – оценка надёжности агрегатов, изделия в целом с целью допуска или не допуска изделия на лётные испытания. Мне было поручено провести оценку надежности блока газогенерации жидкого кислорода на орбитальном самолёте «Буран». Это был довольно капризный блок. Он часто выходил из строя, или не запускался. Проводилось масса испытаний по экспериментальной его доводке. Испытания проводились в Подлипках и в Приморске. Я ездил туда и участвовал в анализе результатов испытаний. Было очень трудно решить:  каким образом, по каким параметрам оценивать его надежность. Это было очень слабое звено в «Буране». Мне удалось определить методику оценки надёжности данного агрегата. Начальник НИО-520  Поволоцкий Яков Давидович очень хорошо разбирался в вопросах оценки надёжности. Методику он одобрил и принял. В конце-концов, мы дали «добро»  на лётные испытания «Бурана», в том числе и агрегату – БГО – блок газогенерации окислителя. В корректирующие двигатели подавался газообразный кислород. Мы с волнением ждали полёта «Бурана». И он был осуществлён удачно. Это были радостные минуты в жизни. Но жизнь была у нас уже другая, чуждая нам. Полёт «Бурана»  был первым и последним, хотя на старте стоял другой готовый к полёту «Буран». Полёт совершён в автоматическом режиме в беспилотном варианте. Вот так наша отсталая «электронная наука и техника»  обеспечила старт комплекса «Энергия-Буран»  и «Буран»  прилетел на заданный аэродром и благополучно приземлился. Это было высшее мировое достижение. Вокруг шарика летала пилотируемая космическая станция «Мир». И было радостно сознавать, что частица и нашего труда была вложена в этот огромный и сложный труд нашего народа. Но радость была кратковременной.

   Работы в институте прекратились. «Буран»  закрыли. Делать было нечего. Без дела я не мог быть. Просто ходить на работу и получать зарплату.  14  февраля 1994  года я добровольно ушёл на пенсию. К этому времени у меня насчитывался стаж 47  лет. Но вскоре новая власть вычеркнула из стажа годы учёбы в институте, и у меня оказался стаж 42  года. Я стал получать пенсию на несколько десятков рублей меньше, чем Ася. Ася ушла на пенсию в 1990  году. Теперь мы оба пенсионеры. Жизнь наша в ракетной технике закончилась. Но общественная и семейная жизни продолжались.