Годы войны (продолжение) воскресенье, 8 апреля 2001
Годы войны
(продолжение)
В 1943 года вернулся отец с фронта инвалидом 2-й группы. Ранен он был под Сталинградом 27 ноября 1942 года. Он служил в 346 пехотной дивизии в 5-й танковой армии. В одном месте немцы вели артиллерийский обстрел наших позиций. Наши солдаты шли за танками. Отец на секунду выбежал из-за танка с левой стороны его. Недалеко разорвался снаряд, и осколком оторвала четыре пальца на его левой руке. Фашисты лишили отца самого дорогого - золотых рук. Потом он был в госпитале в городе Кирсанове Тамбовской области. 9 марта 1943 года его выписали из госпиталя, и он приехал домой. На левой руке у него остался невредимым один большой палец и половина ладошки. Он потом приспособился держать левой рукой коробок спичек, когда закуривал. В середине оставшейся части левой ладошки было небольшое углубление. Он вставлял правой рукой в это углубление коробок спичек и прижимал большим пальцем. На фронте он был недолго, меньше двух месяцев.
Немного отдохнув, отец поступил на работу в Якутском Рыбкопе. Он занимался там какой-то хозяйственной работой. По крайней мере, под его началом мы с Митяем временно тоже работали в Рыбкопе. Мы в лесу рубили топорами жерди и складывали из вблизи проселочной дороги. А я работал еще и водовозом. Развозил в бочке воду из Лены по домам работников Рыбкопа. Научился запрягать лошадку в телегу. Потом ездил на ней на реку, набирал там черпаком воду в бочку и развозил по адресам.
Однажды я привез воду к одному дому по улице Дзержинского. Ко мне вышла принимать воду девочка, примерно такого же возраста, как и я. Она была такая тоненькая, стройненькая, быстрая и со светложелтой косичкой. Она брала у меня ведро с водой, быстро уносила в дом и еще быстрее возвращалась. Девочка мне очень понравилась, и я с большим удовольствием черпал ей воду в ведро из бочки.
Пролетело лето. Несмотря на огромные трудности военного времени, мама настояла, чтобы я пошел учиться дальше. Она прекрасно понимала, что неграмотному становится жить все труднее. Это она по себе чувствовала и поэтому хотела, чтобы ее дети были грамотными. И эту дорогу к знаниям должен был проложить я, как старший из ее детей. Отец поэтому поводу ничего не говорил.
В 8-й класс я пришел в 9-ю мужскую среднюю школу. Это была единственная мужская средняя школа в Якутске. И было в городе две женские средние школы. Разделение средних школ на мужские и женские
произошло в 1943 году. Директором нашей школы был назначен Владислав Петрович Геллис. Это был уже пожилой человек, небольшого роста, кругленький, с седой ленинской бородкой.
Наша школа была двухэтажной, деревянной. Перед классами были большие залы на каждом этаже. В этих залах проводились перемены. На втором этаже были кабинет директора и учительская комната. Имелась специальная пристройка, где размешался спортивный зал. У школы был довольно большой двор. Во дворе стоял небольшой домик, где жили с одной стороны семья директора, а с другой – завуч. Во дворе хранились дрова для печей-голланок, которые стояли в каждом классе и топились дровами. Туалет был здесь теплый, в помещении школы. Классы были просторные, светлые. Парты соответствовали росту учащихся. В школе было все чисто, выкрашено и прибрано. Школа мне сразу понравилась. Но еще больше понравилась после первой «линейки».
На первом уроке нас вывели в зал на втором этаже и построили по классам. Стояли одни мальчишки. Военрук был в военной форме, офицер-фронтовик, прибывший в Якутск после ранения, ходил перед передним рядом. В сторонке стояли все наши учителя. Мы их рассматривали, а они нас. Потом военрук вдруг громко скомандовал, как на параде:
- Школа, смирр-ноо! Повернулся и пошел на встречу директору, который вышел из своего кабинета и доложил по-военному:
-Товарищ директор, 9-я мужская средняя школа по случаю начала учебного года
построена. Военрук-капитан Анисимов. Он сделал шаг в сторону и повернулся к нам лицом, а директор тоже стоял по стойке смирно, когда принимал доклад. Потом он прошел вдоль наших рядов, вернулся на середину зала и громко произнес:
- Здравствуйте, гвардейцы!Это было так неожиданно и необычно, что мы замерли на месте. Гвардейские звания только что начали присваивать особо отличившимся в боях с фашистами частям Красной Армии. Это было самым почетным званием воина. И вдруг нас назвали гвардейцами. Дальше директор в своем небольшом выступлении рассказал, что надо сделать, чтобы действительно сделать школу по-настоящему гвардейской. Он заложил в наше сознание цель, и мы ее восприняли всей нашей детской душой. И действительно наша школа благодаря директору и военруку стала походить на малое военное училище со строгой военной дисциплиной. Нас в ней готовили мужчинами, патриотами Родины и ее защитниками. Нас воспитывали на лучших образах отечественной литературы и реальных героях нашего времени. Нам приходилось трудиться. Мы пилили, кололи и часто помогали истопникам топить печи в классах. Морозы иногда доходили до 60 градусов, но у нас в школе занятия никогда не отменялись. Бывали случаи, когда нам приходилось сидеть в классе и в верхней одежде.
Верхняя одежда у нас очень простая. У меня, как и у других ребят, были ватные брюки, фуфайка на вате и шапка. В валенках были еще собачьи чулки. Меховые рукавицы, которая шила бабушка из старой овечьей шубы. Школа от дома была километра полтора. Но для меня это тогда было близко. Я ходил быстро и не понимал, что такое усталость как бы я интенсивно физически не работал. Школьная жизнь у нас протекала интересно, и нам хотелось с удовольствием ходить в школу. К сожалению, учителей у нас не хватало. Не было историка и в 8, 9 и до второго полугодия в 10 классе. Многие учителя были на фронте. Некоторые учителя были недостаточно квалифицированными по своим предметам. Так очень слабой была учительница по математике. Это маленькая, тощенькая, слабенькая женщина. Одета она была всегда в одно и то платье зеленого цвета. Я забыл, к сожалению, как ее отчество, помню прозвище, которое ей дали ребята: «Евглена зеленая", т.е. «Елена зеленая». В то время была известная артистка, которую все знали как Рину Зеленую, т.е. Екате Рину …, а мы Елену преобразовали в «Евглену». Но относились мы к ней уважительно, как и подобает относиться к учителю. У нее было очень трудное материальное положение в семье, болели дети, муж на фронте. Мы все это понимали и больше работали самостоятельно с учебниками. Эта практика потом очень мне пригодилась.
Не забываемыми остались уроки литературы, которые проводил Владислав Петрович, наш директор. Вот это был действительно знаток своего предмета. Нам порой казалось, что он знает наизусть всего «Евгения Онегина» и многие другие произведения. Уроки проходили интересно. Часто проходил урок, перемена, следующий пустой урок, так как не было учителя, а урок в расписании был, и приходил в класс следующий учитель, а мы все «воюем» с Владиславом Петровичем. На его уроках никогда никто не выходил к доске для ответов. Ему нельзя было перерассказывать только то, что вычитал в учебнике, например, об образе Базарова или Печорина. Ему надо было рассказать собственное суждение, мнение об этих героях, об этих произведениях. А это можно было сделать только в том случае, если внимательно читал первоисточник, т.е. само произведение. Он ставил так и такие вопросы, что на них односложно, или не читая само произведение, не ответишь. Иногда он давал спорную трактовку некоторых положений в произведении и как бы становился на такую позицию, которая нам казалось неправильной, и мы начинали с ним спорить. Вот за этими дискуссиями пролетали два с лишним урока незаметно. Только позже, когда мне самому пришлось заниматься со слушателями в сети политической учебы, я понял, что Владислав Петрович использовал с нами самый эффективный проблемный метод обучения, с помощью которого развивается мышления
обучаемого. У него вырабатывается своя позиция по рассматриваемой проблеме, и человек учится ее отстаивать, не взирая на лица тех, перед кем он ее отстаивает свою позицию. Так нас воспитывали.
Мы все внимательно следили за последними известиями с фронта. Тем не менее, по очереди делали политинформации в классе. И если кто имел дополнительную информацию, он дополнял политинформатора. События подвергались обсуждению и осмыслению.
Военрук Вениамин Иванович Анисимов оказался также самородком педагогом. Он занимался нашей физической и военной подготовкой. Прежде всего, мы в нем видели образец Советского офицера, высокой культуры и эрудиции. Он был всегда подтянут, чисто выбрит, строен, выдержан, не многословен. Гимнастерка на нем выглядела даже красивой. Он носил широкий военный ремень с портупеей. Свои мысли и требования он выражал кратко, четко и ясно. Он ходил прямо, даже красиво. Даже сидел прямо, не сгибая спину. Он очень внимательно, вежливо и красиво разговаривал с учителями-женщинами. Это был действительно образец не только военного человека, но и мужчины. Такой образец нам был нужен. И он был. Говорил кратко, но понятно и доходчиво сразу всем, даже шалопаям, которые тоже были и у нас. Он установил порядок, что не только перед директором и им, но перед всеми учителями мы должны стоять по стойке, как принято в армии. И мы все это сознательно приняли, потому что считали, что скоро и нам надо будет идти в Красную Армию и поэтому старались уже сейчас приучать себя к требованиям армии. Мы сознательно понимали, что армия без дисциплины не может быть боеспособной армией.
На уроках военного дела мы узнавали много для нового и полезного. Отработали и практические навыки приемов штыкового боя. Мы научились, как можно выбить из рук врага оружие своим оружием в рукопашной. Как выбить из рук противника саперную лопату. Как защититься и обезвредить врага, нападающего на тебя с ножом. При тренировках мы использовали немецкий кинжал, который Вениамин Иванович привез с фронта. Учеба проходила в условиях очень близких к реальным условиям. Поэтому были иногда и поцарапанные кинжалом. Но мы чувствовали себя мужчинами и переносили это легко. Военрук научил нас приемам бокса. Я впервые узнал что такое «аперкот», «страйт», «хуг» и др. В школе была только одна пара боксерских перчаток. Их делили по одной. На одну руку надевали боксерскую перчатку, а на вторую руку - обычную кожаную перчатку. Бои были по-настоящему. Военрук из нас делал настоящих бойцов. В этих тренировках воспитывалась и смелость, и решительность, и находчивость в «экстремальных» условиях. Нам это очень нравилось.
Старшие классы нередко получали физическое развитие на пилении и колке дров для печей школы. Даже приходилось ездить на лошадках зимой на Лену, выколупывать изо льда бревна, связанные в плоты, привозить их к школе и далее превращать их в обычные дрова. И все это воспринималось как само собой разумеющимся. Никто не хныкал. Никто из родителей не возмущался «эксплуатацией» детей на трудных работах. А нам она закаляла волю и силу. Мы видели результаты своего труда, когда в школе всем ребятишкам было тепло. Мы понимали, что сделали нужное дело. Это
приносило удовлетворение нам и хотелось сделать еще что-нибудь полезное для людей.
В 9 классе мы очень хорошо освоили приемы рукопашного боя. Военрук поручил мне и Марку Диакуру выступить с показательным выступлением на открытии летнего сезона на спортивном городском стадионе. Мы с Марком были как солисты. Показывали приемы рукопашного боя, а за нами несколько классов показывали вольные упражнения. Стадион был полный народу. Мы сходились с разных сторон к центру футбольного поля, неся винтовки на перевес. В центре мы встретились, направив штыки друг на друга. Потом он нападает на меня, я выбиваю у него винтовку. Он выхватывает саперную лопату, которую я у него выбил из рук настоящим образом, и она со звоном отлетела в сторону. Потом я отнял у него кинжал. Осталось только схватиться в борьбе без оружия. Мы начали сходиться, с намерением броситься друг на друга, но когда сблизились, то выпрямились, повернулись и строевым шагом ушли с поля. Оказывается, что наше выступление с Марком даже понравилось. После часто, когда мы с Марком где-нибудь шли вместе, то ребятишки указывали на нас и говорили:
-Вон те, которые на стадионе дрались…
Наша школа шла первой по площади в праздники 1-го Мая и 7 ноября. Военрук научил нас ходить строевым шагом с отмашкой рук, как это делают матросы на парадах. Вот и наша школа как бы открывала своим парадным шагом демонстрацию трудящихся. А народу на демонстрациях всегда было много. Даже в ноябрьский праздник, когда в Якутске уже стоит настоящая холодная зима. Но люди не стоят на месте, а все время двигаются. Играют для разогрева в петушинный бой. На холоде надо обязательно двигаться.
В начале сентября было проведено первое комсомольское собрание в 9 мужской средней школе. На собрание пришло меньше десятка комсомольцев. Потом наша комсомоьская организация увеличилась до 34 комсомольцев. Тогда не ставилась задача охватить членством в комсомоле всех достигших 14 лет. В комсомол принимали наиболее активных, инициативных, способных организаторов и хорошо успевающих учащихся в школе. Поэтому на первый взгляд в школе была маленькая комсомольская организация, но зато активная и боевая. Она на деле осуществляла самоуправление учащихся в школе. Она назначала пионервожатых в октябрятские и пионерские отряды. Старшим пионервожатым на общественных началах был член комитета комсомольской организации. Член комитета Володька Митряев и Марк Диакур организовали в школе художественную самодеятельность. Готовили маленькие пьески на злободневные темы. В одной такой пьеске Марк сыграл немецкого офицера – эссесовца, который допрашивал нашего пленного красноармейца. При этом он представил такого зверского фашиста, что ребятишки младших классов его чуть не побили потом на улице. Так реагировали тогда дети того времени. Володька Митряев организовал ансамбль. Там ребята играли, кто, на чем мог. На баяне играл шестиклассник, самородок музыкант. Он приехал из Белоруссии. Он мог играть на любых музыкальных инструментах, кроме духовых инструментов. На духовых инструментах он не мог играть потому что «духу не хватает». Играли на гитарах, мандалинах, ложках даже на расческе. Только один Моська Семеновский разбирался в нотах и играл на скрипке. Появились прекрасные певцы-хористы, а Витька Гаврин стал солистом. Потом в него включили «артисток» девчат из женских школ. Прекрасно пела Лана Соколова и якуточка Майя Кузнецова. Были и танцоры и чтецы. Получился довольно большой творческий коллектив, в котором проявлялся способности и таланты каждого в атмосфере абсолютной раскрепощенности и без давления «специалистов-профессионалов». Это настоящая самодеятельность участников ансамбля. В творчестве участвовали все. Каждый имел право высказывать свое мнение о том, как лучше поставить тот или иной номер. Это сплачивало ребят. Ансамбль ребята сами прозвали «Джаз-банда». Была даже сочинена специальная вступительная песенка и ее мелодия, которую начинали исполнять еще за закрытой зановесью, а потом зановесь медленно открывалась, и звуки оркестра и хора усиливались. Их сразу встречали громом аплодисментов. Конферасье Митряев или Диакур объявляли номера, часто с хорошим юмором.
Подготовили также и большую пьесу под названием «Робин Гуд». В ней даже я участвовал в качестве артиста. У меня была небольшая роль какого-то крестьянина, которого допрашивал шериф, а парень этот разыгрывал простака, и мне запомнилось, что на вопрос шерифа:
- Зачем тебе голова?
- Чтобы носить шляпу, - отвечал мой персонаж. Эту часть своей роли я помню до сих пор и иногда при случае на похожий вопрос отвечаю примерно также.
Наша «Джаз – банда» выступала во Дворце пионеров, в клубе НКВД. Пьесу « Робин Гуд» мы также неоднократно ставили во Дворце Пионеров.
В зимние каникулы 9 класса наша самодеятельность выступала перед шахтерами в Кангалассах. Кангаласские угольные шахты находились в 45 километрах от Якутска на берегу Лены. Туда мы уехали на лошадках, запряженных в сани. Мы расположились на сене в санях и прекрасно доехали до поселка шахтеров. Там нас разместили в школе. А в клубе мы давали концерт. Перед концертом выступил секретарь комсомольской организации нашей школы с небольшим докладом о текущем моменте и потом был концерт. Шахтеры остались довольны нашим концертом. После концерта подошла группа шахтером и попросила на ненадолго отпустить к ним нашего баяниста. Оказывается что, в этот вечер там была свадьба шахтера, а хорошего музыканта у них не было. Наш баянист часа 2-3 у них поиграл. А на следующий день шахтеры отправили нас домой на машине, закрытой брезентом. Наш талант-баянист насколько хорошо играл на баяне, настолько же был рассеянным человеком. Когда мы поехали, оказалось, что он где-то оставил свои рукавицы. Пришлось отдать ему свои рукавицы. Его руки надо было спасать на морозе. Может быть его руки – это его будущее. Может быть, он и стал позже профессионалом – музыкантом, но я забыл его фамилию.
Наш ансамбль выступал на наших вечерах отдых, которые мы проводили в своей
школе. Мы приглашали девчат из женских средних школ. Это были замечательные вечера отдыха. Ребята преображались. Девочек встречали как галантные кавалеры. На входе всегда стояли дежурные. Попасть к нам кто-попало с улицы к нам не мог. А хулиганские группы в то время также были, которые нигде не учились. Но наши дежурные умели с ними разговаривать, и те уходили мирно.
Мы устраивали вечера и без заранее подготовленного концерта. В этом случае у нас играл нанятый баянист. Мы танцевали с девчатами прекрасные танцы, такие как вальс, танго, фокстрот и др. Для этого была поведена специальная учеба старшеклассников по танцам. Нас научили, как красиво подойти к девочке, как ее пригласить на танец, как ее вывести на круг и как ее отвести на место и поблагодарить. Мы постигали науку этикета. Мы с прекрасным волнением приглашали на танец, брали ее за руку, за талию и так было хорошо на душе и красиво. Все в это время были красивыми. Никто не допускал ни одной пошлости, ни словом, ни действием. Доходило и до «русской» и «цыганочки». Было всегда весело. Потом начинался действительно самодеятельный концерт. Кто-то читал любимые стихи. Кто-то пел любимую песню, и ему все подпевали. Кто-то мог и сплясать, и многое другое проходило в непринужденной дружественной обстановке, все знали, как бы у него не получилось, его никто не обсмеет и не осудит. Это были часы действительного отдыха, наполненные положительными эмоциями.
Но особенно запомнился мне один случай на таком вечере. Учителя редко бывали на наших вечерах. У них были свои семейные заботы в трудные военные годы. Но тут у нас на вечере оказался Владислав Петрович. Все знали, что он прекрасно читает стихи и знает их много. Все стали его что-нибудь прочесть. Он в начале не соглашался, но его все же упросили. И он стал читать небольшую книжечку. Но мы, затаив дыхание и открыв рты, стояли и слушали его. А он читал ее очень эмоционально, но главное в том, что книжку он держал перевернутой верхом вниз и ни разу ее не перелистнул. Мы были поражены. Книжечка эта была Мамина Сибиряка «Зимовье на Студеной». В ней рассказывается о жизни одного старика с собакой на этом зимовье. Я думаю, что запомнили все на всю жизнь все, кто присутствовал на том вечере.
Когда я учился в 9 классе, комсомольская организация организовала диспут на тему «О дружбе и любви». На диспут приглашены девчата из женских школ. Диспут продолжался два вечера. Весь спортивный зал забит мальчишками и девчонками. С вступительным словом выступил Вениамин Иванович. Он как-то тонко, умно и красиво обострил эту тему, что тут же начался очень интересный разговор о том, как каждый понимает эту проблему. Порой разгорался спор. Но никто даже намеком не скатывался на тему «про это». Говорили о настоящих и высоких чувствах любви и дружбы между людьми. Я думаю, эти разговоры не прошли даром. Они оставили след в душах и заставили к этим проблемам относиться очень серьезно. Получилось в жизни так, что я с этих лет не разбрасывался своей любовью с девушками и сохранил ее для одной, но на всю жизнь. Митяич прозвал меня "однолюбом". Я не разбрасывался дружбой. Друзей у меня в жизни было мало, но это были действительно друзья. Но со всеми я был равным, честным и никого не обманывал и не обещал «горячей» любви и «крепкой» дружбы.
Комсомольская организация помогала заниматься и физической подготовкой учащихся. До начала первых уроков все классы выходили в зал на 2 этаже и делали зарядку под моим руководством. Я становился на скамейку у стены и, показывая упражнения, командовал ходом упражнений. Мы помогали военруку обучить ребятишек младших классов и потренировать из старших на лыжах. Гарик Паулин из нашего класса, наполовину якут, небольшого роста и не очень могуч телосложением, прекрасно ходил на лыжах. Он в то время проходил 10 километров за 36 минут. А у меня тогда был личным рекордом – 46 минут при норме ГТО – 65 минут. У него были легкие узкие лыжи, и он умел мастерски подбирать смазку лыж. Мои же лыжи были тяжелые дубовые и широкие. Но все равно Гарик был прекрасный лыжник. Особенно красиво он шел переменным в перекидку шагом. Это получалось у него плавно и красиво. Вот его мы ставили впереди, как образец для подражания, а сзади тоже ставили сильных ребят и, таким образом, отмеряли определенную дистанцию по лыжне на лугу. А со старшими ребятами мы ходили покататься на горе Чечур Муран. От города до горы было 7 километров по ровному месту. А потом вдруг начинается крутая гора, покрытая деревьями. Но были места на горе, где деревья были очень редкими. В одном месте гора была почти голая, а стоявшие несколько деревьев почти вряд распределились по склону горы. Мы начинали кататься от первого дерева. Проехали нормально. Поднимались ко второму дереву и снова катились и снова все нормально и так все выше и выше. Наконец, забирались на такую высоту, с которой летишь с сумашедшей скоростью и вместе перехода со склона горы на горизонтальную плоскость, очень сильно прижимает к земле, ноги не выдерживают, и ты летишь кубарем в сугроб. Лыжи при этом слетают с ног и укатываюся в разные стороны. Витька Гаврин однажды там сломал горные лыжи. На горе отрабатывалась наша смелость и решительность. Не каждый забирался на этой горе повыше. Там были места с более пологим и более длинным спуском. Но там не было таких ощущений, какие мы получали на этом крутом спуске.
Комсомольская организация строго следила за успеваемостью и, прежде всего, комсомольцев. Принимались разные меры, что поправить успеваемость. Но и крайние меры. Мы приглашали на заседание комитета родителей провинившихся и родители приходили. Запомнились два случая вызова родителей. Однажды мы пригласили на заседание комсомольского комитета родителя, который являлся Народным Комиссаром НКВД Якутской республики. И он пришел. А нам и в голову не пришло, что это такой важный дядя. Мы не побоялись пригласить на заседание комсомольского комитета и директора своей школы вместе с его сыном Женькой, который увлекся боксом и стал отставать в учебе. И Владислав Петрович так же к нам пришел и состоялся для всех полезный разговор. И дела с учебой у ребят поправлялись.
Но однажды директор школы «вызвал» мою маму. А получилось забавно. Владислав Петрович пригласил меня в кабинет. Я пришел. Там перед директором стоял кто-то из провинившихся в чем-то комсомольцев. В конце разговора директор сказал:
- Вызовите своих родителей!
Я пришел домой и маме сказал, что ее вызывает директор школы, а зачем, я не знаю. Мама пришла к директору. А когда он узнал, чья мать пришла, рассмеялся и сказал:
- Вот он какой, - и рассмеялся.
Владислав Петрович ласково усадил маму в кресло, и рассказал ей, как было дело. В конце беседы он спросил маму:
- Как вы его воспитываете?
- А никак, - сказала мама.
Это был единственный вызов моей мамы за все годы школьной жизни.
После 8 класса мы с Марком Диакуром работали пионервожатыми в пионерском лагере недалеко от Якутска. У меня была старшая группа пионеров. Там была даже одна пионерка старше пионервожатого. Лагерь был небольшой. Было всего-то отрядов 6. Жили в маленьких деревянных домиках. Для моего отряда был отдельный домик, в одной половине которого размещались девочки, в другой я с ребятами. Кормили детей в лагере по тому времени хорошо. Мы были с Марком заводилами всех игр и мероприятий. Веселому и хорошему отдыху способствовала хорошая погода. Мы устраивали разные соревнования, игры в следопытов и многое другое. Что делать нас никто не инструктировал. Мы понимали задачу: ребята должны хорошо отдохнуть, а для этого им должно быть интересно в лагере
В летние каникулы после 9 класса мне пришлось поработать на угольной шахте в Кангалассах. Нужны были рабочие руки. Фронт выхватил из мирного труда миллионы здоровых рабочих рук. И вот мы комсомольцы пошли на прорыв. Нужно было срочно загрузить баржи с углем. Нас привезли в Кангалассы и разместили жить на барже, которая стояла на Лене недалеко от той баржи, которую надо было загружать. В нашей спальной барже были устроены двухэтажные нары. Я занял место на втором этаже. Света в ней не было. А по ночам кто-то всю ночь скрежетал зубами, я это слышал и не мог из-за этого спокойно засыпать.
Утром мы вставали рано по сигналу. Нас чем-то кормили. И мы шли на работу. А работа заключалась в следующем. Мы должны были грузить уголь, который шахтеры вывозили на вагонетках из горизонтальных шахт в горе, которая одновременно и служила берегом Лены. А мы должны были далее этот уголь грузить лопатой в 100-килограмовые тачки и катить его в них по одной доске к барже, затем на баржу и там высыпать в трюм. Специальные учетчики вели учет выработки каждого. От выработки зависела величина обеденного супа и каши. Если вырабатываешь до обеда больше половины нормы, то получаешь полную алюминиевую тарелку с хлебом. Если выполнишь меньше, меньше получишь и на обед. Накладывать угол в тачку надо было лопатой. Соседние мужики заметили, что я правильно орудую лопатой. Этому я научился еще у золотоискателей на прийсках. Значительно легче работать лопатой, когда рукам еще помогаешь и коленком ноги. Нагрузив тачку, берешь ее за ручки и катишь по одной доске вниз. А она тебя тянет ускорять движение и поэтому ее надо сдерживать ее, а вблизи баржи, наоборот, катить ее немного вверх с силой. Вывалив из тачки уголь, возвращаешься назад и так целый день, который длился больше 8 часов. В таком режиме я работал почти месяц. Баржу нагрузили и нас отпустили. Но произошла заминка с транспортом. И я ушел домой пешком.
Дома я успел к разгрузке кирпича из баржи. Кирпич предназначался для постройки каменнного здания нашей школы. Мы, старшеклассники, пошли на разгрузку кирпичей. Еще не кончилась война, а Советская власть думала о новых благоустроенных школах, об образовании подрастающего поколения. Носили мы кирпич на рогульках. Это такая доска, верхние две опоры которой опирались на плечи, а на нижние опоры клался кирпич. Мне клали 35 кирпичей, и я по ступенькам поднимался из трюма баржи и выносил их на берег, там их снимали и укладывали для хранения. Каменное здание моей 9 средней мужской средней школы я не видел. Его построили уже после войны, а был уже в Москве. О его постройке мне сообщил мой Митяич.
В десятом классе у нас всего было 19 парней. Ребята все были крепкие. В класс кто-то принес двухпудовую гирю. И мы ей на переменках разминались. Но и не только гирей. Иногда приходила шальная мысль покататься на «верблюде». И здоровые парни образуют две команды. Одна по жребию становится сразу «верблюдом». Вторая наездниками. Наездники с разбегу прыгают на «верблюда», стоящих наклонно друг за другом и держащихся за пояс впереди стоящего. Многое зависело от того, как далеко прыгнут первые. Если все прыгуны разместятся равномерно, то «верблюд» должен развернуться и пронести сидящих в обратную сторону перед классной доской. Происходило то же самое, что и в нашем 4 классе. Но однажды прыгуны неудачно запрыгнули и при развороте все повалились. Образовалась куча мала. В это время в класс входит Владислав Петрович и, увидев кучу малу, а внизу Витьку Терентьева, закричал:
-Что вы делаете? Вы же раздавите моего фронтовика!
Тут стоял такой хохот, что не могут подняться с пола. А Владислав Петрович пытался освободить Виктора. Мы не получили никакого разноса директора. Он принимал это за безобидную шалость ребят, пышущих силой и здоровьем. А Виктор Терентьев действительно вернулся с фронта. Был ранен, но все обошлось благополучно. Он ушел после 9 класса в армию, был на фронте. И теперь он оканчивал школу вместе с нами. А был-то он старше нас на год – полтора.
У меня было с детства желание проверить себя, а смогу ли я это сделать и я
стремился это обязательно сделать.
В 1946 году небольшая группа лыжников прошла от Верхоянска до Якутска. Я был на их встрече и видел их истертые лыжи. Они прошли в условиях крайнего севера около 2 тыс. километров. И вот мы, 4 парня, тоже решили совершить поход до Покровска, который находился от Якутска в 80-и километрах. Ребята мы были лихие и смелые. О маршруте мы знали только то, где выходит дорога из Якутска на Покровск. Был апрель месяц. У нас не было ни карты, никаких средств безопасности. Мы были легко одеты. Мы не знали, имеются ли селения на пути. Мы просто решили идти вдоль дороги, а она приведет куда надо. Снег в это время становился плотным, и поэтому нам приходилось идти по его поверхности, не проваливаясь. И мы ушли. Дошли до первого якутского улуса только через 60 километров. Решили заночевать. Нас поместили в небольшом колхозном клубе. С другой стороны дома, где мы ночевали, жила якутская семья. Я пошел туда, чтобы разжиться молока или еще что-нибудь. Когда я вошел к ним, то увидел, что якутка замешивает тесто. Мне показалось, что из всех дырок на голове у нее что течет. Я вернулся, и мы пошли дальше. Мы пошли дальше. В Покровске нас встретили хорошо. Вечером даже устроили встречу в клубе. Мне пришлось даже экспронтом выступить. А утром рано мы должны были идти обратно. Наш товарищ якут не смог пойти с нами. Он немного натер ногу и устал. Его оправили домой на автобусе. Обратно мы шли втроем. Мы прошли 20 километров до того самого улуса, а дальше мы знали, что можем встретить только Якутск. И мы пошли с цель дойти до города. Останавливаться нам негде и нельзя: можем замерзнуть. Надо только идти. Получилось испытание на выживаемость. Мы шли по времени. Останавливались на короткое время. Где-нибудь приспосабливались, чтобы ноги можно было поднять вверх. После нескольких минут отдыха, снова шли. Потом дорогу стала нам освещать Луна. Наконец, мы увидели ярко освещенные окна здания туберкулезного диспансера. Мы знали, что от него до города 7 километров. Но этот диспансер как будто от нас все время отодвигался. В темноте трудно определить расстояние до источника света. Но наконец-то, мы до него дошли. Наши ботинки превратились ледяные колодки. Ноги замерзли. И мы приняли решение снять лыжи, выйти на дорогу и, топая по ней, отогревать ноги. Так и сделали. Мы прошли 7 километров по ледяной дороге. Днем солнышко немного подтаивает снег, а ночью сковывает в лед. Мы вошли в город с песней как победители сами над собой. На следующий день мы пришли в школу как всегда. У нас не было даже насморка. Это был мой личный рекорд по дальности переходов.
Закончился учебный год в 10-м классе. В конце апреля 1946 года состоялось комсомольское собрание в 9 мужской средней школе, на котором избрали нового секретаря комсомольского комитета. А старого, которого тогда прозвали «бессменным» секретарем освободили в связи со сдачей последних экзаменов в школе. Таким образом, я являлся первым комсомольским секретарем во 2-й неполно – средней школе в 7 классе и первым секретарем в 9-й мужской средней школе, учась в 8,9 и 10 классах.
Перед самыми экзаменами я вдруг неожиданно заболел и с температурой пошел на экзамен. И экзамен-то был самый трудный для меня – русский письменный. Я получил трояк. Потом Владислав Петрович выговаривал маме, зачем она пустила тогда на экзамен. Но моя милая мама всегда и во всем мне доверяла. И на этот раз было мое собственное решение.
Мы сдавали 14 экзаменов с 25 мая до 25 июня. Я сдал все экзамены. На устном экзамене по литературе одна из членов комиссии задала мне вопрос:
- Куда вы хотите дальше идти учиться?
В Московский авиационный институт, - ответил я, и она мне пожелала успеха. Я впервые высказал свое намерение в слух. Про себя я уже давно принял такое решение. Мое решение формировалось постепенно. Сначала я увлекался изготовлением моделей планеров. Потом на меня сильное впечатление произвел первый самолет, который я увидел близко, это биплан У-2. Потом его стали называть по имени Главного конструктора Поликарпова, и он стал ПО – 2. На нем катали жителей Алдана, пришедших на авиационный праздник на небольшой аэродром. В Якутске я увидел впервые гидросамолет, аэродромом которого служили воды реки Лены. В войну я впервые увидел военные самолеты. Это были американские истребители «Эр-кобры» и другие, которые целыми эскадрильями пролетали над нашим городом. За городом был построен для них огромный аэродром, на котором они осуществляли промежуточную посадку. В городе мы увидели живых военных летчиков. Они вызывали у нас особое уважение не только потому, что они летчики, но и тем, что на этих самолетах они летели громить фашистов. Я перечитал в Якутской городской библиотеке все, что там было из написанного К.Э. Циолковским, Я узнал такие имена как Цандер, Кондратюк, которые оставили громадный след в деле зарождения ракетостроение в нашей стране. На меня произвело громадное впечатление статья академика Бабата в журнале "Техника молодежи" о том, что можно построить такую ракету, которая сможет преодолеть земное притяжение и выйди за пределы земного притяжения. Но эта ракета будет такая огромная и такая мощная, что при ее запуске в горах по направляющим наклонно к горизонту может произойти, что-то типа землетрясения вплоть до раскола земной коры. Мне так хотелось поучаствовать в создании такой ракеты или самолета-ракетоплана. Об этом я даже написал однажды в письме одной девушке Асе в Москву, которая там уже училась в институте. Я однажды написал ей, что хочу построить ракетоплан и полететь на Луну. Она ответила, что согласна. Мы писали друг другу хорошие и содержательные письма.
Ася училась в 7 – й женской средней школе. И среднюю школу в год Победы над фашистской Германией. Познакомил нас Марк Диакур. Он по части знакомства, и ухаживания за девочками был мастер. Не то, что я. Там еще была очень милая девушка. Звали ее Ирина. Эта была Асина подружка. Как-то само собой получился у нас дружный четырехугольник. Мы много времени поводили время вместе. Причем мы не скрывались по подворотням. А приходили к кому-нибудь домой. Все родители принимали нас очень хорошо. А отец Иры даже принимал активное участие в наших играх. Ее младшая сестренка Ксения также принимала активное участие на наших сборах. Мы приходили домой и к Асе. Там мы тоже всречали радушный прием ее родителей и двух братьев, с которыми у нас были очень хорошие отношения. Не бывали дома только у Марка. Он жил у тети. Мать его жила в Москве, а об его отце мы ничего не знали. Для нас это не имело значения. Мы, прежде всего, смотрели на самого человека и определяли, что он из себя представляет. В наших отношениях не было даже маленького намека на пошлость и что-нибудь неприличного. Отношения были высоконравственные. Никому в голову не приходило лезть целоваться, обниматься. Танцевали классические танцы, в которых видно кто с кем танцует. Не то, что теперь. Не известно кто с кем танцует, какой танцуют танец. Стоят и кривляются друг перед другом. Мы не подражали ни индейцам, ни туземцам, ни «цивилизованному» Западу и США. Мы жили своим отечественным образом жизни, основанном на чистой любви и дружбе, на чистоте нравственных отношений между людьми.
Через некоторое время мы разобрались и приятно удивлены, что судьба нас свела снова. Оказывается та учительница в 4 начальной школе, которая первая обратила внимание на странную фамилию поступившего в их школу ученика в зимние каникулы, и та активная женщина, которая увезла нас с острова на сенокос, оказалась Асина мама. А та девочка, которой я когда-то подавал воду из водовозной бочки, превратилась теперь в очень славную девушку Асю. Так начала переплетаться наша судьба. Мы как-то сфотографировалась на крыльце Асиного дома в четвером: Ася, Ира, Марк и я. Впереди сидели девчата, а за ними мы с Марком. Потом взрослые, посмеиваясь, спрашивали:
- Как понять? Так или так?
При этом они пальцем показывали на сочетание пар. Но мы только улыбались. Но, тем не менее, Александр Филлипович, Асин отец, как-то сказал ей:
- Будешь выходить замуж, выходи за Юрия, а не за Марка. Об этом я узнал значительно поздней.
11 февраля 1945 года все собрались у нас в доме отметить мой день рождения. Был Митяй. Он хорошо вписывался в эту компанию. Пришел мой старый одноклассник в неполносредней школе Володя Макаренко. Он был слепой. Мы сидели на одной парте. У него были металлическая «тетрадка-трафаретка» и шило, которым он накалывал свой слова на толстой бумаге, а потом читал, ощупывая выдавленные тупым шилом бугорки, означающие буквы. Это был талантливый парень. Он прекрасно играл на баяне. Конечно, подбирал сам на слух. Он писал стихи, и даже поэмы. Мне нравилось его творчество, и я записывал его стихи и поэмы. В его произведениях сквозил дух патриотизма и слава нашим воинам, бьющим фашистов. Он жил с матерью и младшим братом. Мать у него была, к сожалению, непутевой, пила. Ребята были неухожены. На своем дне рождения мы с ним увиделись последний раз. Далее он с матерью и братом куда-то исчез. Но здесь под его баян мы напелись, повеселились. Проводили девушек по домам. Это были счастливые минуты. Но они были вскоре омрачены.
На следующий день нас с Марком вдруг вызывают в учительскую и сообщают страшную весть: Асин папа скоропостижно умер. Мы тут же убежали к ним домой. Он лежал в гробу. Потом мы были вместе все на кладбище. Александр Филлипович Крупенин умер скоропостижно прямо на работе. Ему было всего 43 года. Это случилось после моего дня рождения, и потом я не любил широко отмечать по своей инициативе эти дни.
Наталья Борисовна осталась с тремя школьниками. Только Ася готовилась к выпускному экзамену. Наталье Борисовне был только 41 год. Ася успешно сдала экзамены. Я ее считал не только славненькой девушкой, но и очень умной, способной, начитанной. Она для меня была эталоном и стимулом для совершенствования. Мне не хотелось быть хуже ее, и я старался работать над собой. После сдачи экзаменов Ася вместе с родными уехала в Москву. Ей надо было продолжать учебу. В Москве жили ее бабушка и тетя.
В то время происходило великое переселение народа. Многие возвращались на свои старые обжитые места и работу. Транспорта не хватало. Асина семья только к сентябрю доехала до Москвы. Ася успела только к дополнительному набору студентов в Инженерно-экономическом институте им. Серго Орджоникидзе. Я был очень рад тому, что она стала уже студенткой института. Она ушла вперед, надо было догонять.
Уехала и Ира Михина со своими родными в Ленинград. Они приехали в Якутск из Ленинграда.
Пожалуй, последней нашей большой встречей был День Победы - 9 МАЯ 1945 года. Этот день нельзя забыть. Правильно поется в песне, что это праздник «со слезами на глазах». День был ясный, солнечный, теплый, ласковый. Все население города было на улице. Все знакомые и незнакомые раньше люди обнимались, целовались, смеялись и плакали одновременно. Закончилась жестокая кровопролитная битва с самым жестоким врагом человечества Победой над ним. Мы чувствовали себя не просто Советским народом, а Советским народом – ПОБЕДИТЕЛЕМ. Улицы были заполнены народом, звучала музыка, песни, шумные пляски. Народ праздновал добытую огромными жертвами и лишениями свою победу.
Мы своей группой, к которой присоединились ребята и девчата другие, пошли за город. Там на поле играли в лапту, в салки, в третий лишний и другие игры. А решили забраться на гору по крутому склону. Лезть пришлось почти на четвереньках, так как склон был действительно крутой. Ася забиралась самостоятельно и упорно. А Иринка была хитрее и изображала, что ей очень трудно, и ей усиленно помогал Марк. Мы с Митяем лезли также на эту гору. Остаток дня мы провели за городом весело, шумно и с хорошей физической нагрузкой. Все были довольны. После этого праздника наши пути стали расходиться. После выпускных экзаменов семьи Аси и Иры уехали из Якутска. Это были счастливые годы, хотя и нелегкие. Но трудности мы преодолевали вместе со своим народом.
Быстро пролетел еще год. Я окончил среднюю школу. Надо было двигаться дальше. Мой Митяич окончил строительный техникум, и собирался работать строителем в Якутске. Настала пора расстаться и с моим лучшим другом. Настала пора и мне вылетать из гнезда родителей и начинать самостоятельную жизнь.
|
---
---
---
|
*******
|
--- ---LiveInternet--- |