Студенческие годы. Часть 3.

      В январе 1949  года мы всей компанией якутян поехали в Останкино во дворец графа Шереметьева. Я впервые своими глазами увидел ту богатую обстановку, в какой жили графы и прочие народные нахлебники. Нас провели по дворцу. Побывали в помещении театра. Побывали даже где-то внизу, где хранились цепи, плети и прочие «принадлежности»  для непокорных крепостных крестьян. Зашли и в церковь, которая была рядом с Дворцом. Нам рассказали, что когда построили Дворец, то на его открытие приехал царь. Его вывели на балкон, и когда он рукой показал в сторону Москвы, упали деревья, и образовалась просека в сторону Москвы. Оказывается, деревья были подпилены и у каждого дерева стояли крепостные крестьяне, которые по команде уронили деревья. Царь был очень доволен таким эффектом.

     Перед Дворцом на пруду был каток, и мы покатались там на коньках. У меня не очень хорошо получалось в начале, потому что я впервые катался на коньках, прикрепленных к ботинкам. Последний раз я катался на коньках «снегурочках», прикрепленных ремешками к валенкам, в Алдане. Тогда мы катались на дорогах и укатанных пешеходами дорожкам. В Алдане специального катка не было. Я катался на двух коньках, а Витька – на одном. Ему на вторую ногу было неудобно   приспосабливать конек.

     Потом ходили все в кино на кинофильм «Жизнь Рембрандта». Потом все вместе были в театре оперетты и смотрели интересную вещь – «Вольный ветер». Катались на лыжах в Измайловском парке. Там я так набегался, что на следующий день еле ноги двигал. Ребята и дальше проводили каникулы вместе. Но я от них отстал:  у меня опять осталось 10  рублей, и поэтому я сидел оставшиеся дни дома.

     Пришла Люся Кузнецова и сказала, что поедет завтра в библиотеку имени В.И. Ленина. Люся жила в соседнем подъезде нашего дома. Она было ровесница мне. Она была очень красивой девушкой. У неё было толстая и длинная коса. Мне очень нравятся девушки, у которых волосы убраны в косы, а не болтаются россыпью по спине. Она была хорошо сложена. Очень серьезная девушка. Она училась в Историко-архивном институте. И с помощью Люси я впервые попал в главную библиотеку страны. Там я пытался хотя бы подобрать материал для моего доклада на Стратосферной секции.

     Но один доклад на «научную»  тему я уже сделал. По заданию Стратосферной секции я «прочитал лекцию»  в одном из цехов на авиационном заводе №  500. Я рассказал слушателям, что такое реактивное движение, о ракетах ФАУ-2, которыми немецкие фашисты обстреливали Англию. На «лекции»  присутствовал один из членов нашей Стратосферной секции, который дал мне не плохую оценку и сказал, что у меня все получится и дальше.

     Клавдия Михайловна чувствовала себя все хуже и хуже. У неё определили дюжину болезней. До появления этого злого духа, Геннадия Сергеевича, она не болела и ни на что не жаловалась. А сейчас стали поговаривать, что навряд ли выживет. Только Геннадий Сергеевич пророчил ей жить до 118  лет. Приезжали ее сестры Лиза и Катя. Они и раньше были против ее замужества за Геннадия Сергеевича. Но он как будто ее чем-то околдовал и высосал за короткое время здоровье. Он излучал отрицательную энергию, как вампир отсасывал положительную у других. У него всегда была температура выше 37  градусов. На его щеках видны были красные прожилки на щеках. У Клавдии Михайловны стали признавать БЦ.

Может быть, из-за него я тоже, побывав в его сфере воздействия, чувствовал себя плохо. Боли в груди, в голове, вялость. Но может мой молодой и здоровый организм все-таки лучше справлялся и защищался от дурного воздействия вампира. Но мы тогда так не думали. В больницу я не ходил. Я не привык туда ходить.

     Закончились мои зимние каникулы. С легкой руки Люси я четыре дня подряд работал в Ленинской библиотеке. Там я нашел труды К.Э. Циолковского по ракетной технике;  Применко – «Реактивные двигатели и их применение»;  книжку Кондратюка и др. Но доклад мне все же подготовить не удалось. Он у меня еще не сложился в голове.

     5февраля приехала Ася. Посидели, поболтали, сходили в кино на кинофильм «Первый бал»  в клубе текстильщиков. Потом Ася мне сказала, что купила билеты в Большой театр на пятницу. Хитренькая, а в пятницу будет 11  февраля, мой день рождения. А у меня уже ни копейки. В Большом театре в этот день шла опера «Князь Игорь».

     Начались занятия 6-го семестра. Нам начали выдавать задания уже инженерного характера. Мне дали задание спроектировать «Грот». Надо было разработать кинематическую схему и произвести соответствующие расчеты и разработать чертежи. В этот период я работал в гараже института, где мы монтировали стенд для холодной обкатки моторов автомобилей. Это уже конкретная работа с техникой собственными руками.

     Я пытался поддерживать связь с дедом, Иваном Матвеевичем, и Фаиной. Она мне приходилась какой-то родственницей. Я в этих родственных отношениях плохо разбираюсь. Писал им письма, но ответы приходили все реже и реже и, наконец, совсем перестали приходить. От деда я получил за все время 2-3  письма. Я понял, что там я никому не нужен. Виктору Сучкову наша переписка с Адой, видимо, тоже не нравилась. Он как-то в своем письме сделал осторожный намек об этом. Я перестал писать, а он с Адой тоже. На этом наши связи прекратились навсегда.

Итак, и остались только те мои родные, у которых я в вечном долгу.

     В общежитии нашего института открылся кружок или школа бального танца. И я решил научиться танцевать бальные танцы. Там я освоил бальный танец «Па-де-грас», «Венгерку», «Конькобежцы». Занимались в Красном уголке общежития в 4-м корпусе. Желающих научиться танцевать было много. Мне нравилось танцевать, но не нравилось то, что моими «партнёршами»  были какие-то «старухи» - девушки намного старше меня. Об этом моем увлечении никто не знал. Я хотел «всех»  удивить, но, к сожалению», эти мои «успехи»  в жизни потом не потребовались. Но за это «удовольствие»  я заплатил 30  рублей. Но кое-что пригодилось. Я научился красиво пригласить девушку на танец, поблагодарить ее и отвести к месту. Я подсмеивался над собой, что скоро совсем стану светским человеком и научусь «  ножкой шаркать».

     Жить в одной комнате с Геннадием Сергеевичем становилось все тяжелее и противнее. Мои неприятности увеличились еще тем, что на правый глаз «сел ячмень». Глаз так раздуло, что я даже им плохо видел. Пришлось оставаться дома. Одним глазом я плохо видел, да он и быстро уставал. Из-за этого «ячменя»  закончилась моя танцевальная «карьера».

     26  февраля в МАИ выступал Главный Конструктор, генерал-майор Лавочкин. Его самолеты хорошо воевали на фронте с фашистами. Хотя его лекция больше подходила «самолетчикам», т.е. студентам самолетостроительного факультета, но и нам «мотористам»  она была также интересна. Он сказал, что реактивные двигатели очень быстро внедряются в авиацию. Поршневые двигатели пока еще ставятся на дальние бомбардировщики. Он рассказал о размещении груза в самолете со стреловидным профилем крыльев, указал на основные трудности при конструировании самолета:  тряска, возникающая от совпадения собственных колебаний фюзеляжа и хвостового оперения (крыльев и хвостового оперения)  и многих других причин, о которых в учебниках пока не написано.

     В конце прошлого года студентам читал лекцию Главный Конструктор авиационных двигателей Микулин. Мне не удалось попасть на его лекцию. Ребята говорили, что она тоже была очень интересной. Он говорил о реактивных двигателях. А мы еще пока до них не дошли. О реактивном движении мы знакомились пока в Стратосферной секции.

     Начал получать стипендию. На 2-м курсе я стипендию не получал из-за «хвостов». Это был самый трудный год для меня. Он был трудным не только для меня, но и для многих. В нашей группе из 30  человек осталось только 20. Теперь я стал получать 340  рублей. 200  рублей заплатил за учебу в институте. Тогда студенты должны были платить за учебу. Но скоро эта плата была отменена. После третьего курса я за учебу не платил. Купил единый билет на все виды транспорта за 70  рублей. Мне приходилось ездить в институт на разных видах транспорта:  на автобусе, в метро, на трамвае. Я добирался до института более полутора часов. А потом я ездил в Политехническую библиотеку, на встречи с ребятами. Мне нравилось бродить по Москве одному по новым местам. Однажды на одной улице я увидел интересное заведение, которого в Якутске не видел и не знал о нем. На красивой голубой вывеске большими буквами было написано «Вытрезвитель № 3». Якутяне явно отставали от цивилизованных москвичей, хотя в Якутске водку в магазинах не продавали, а продавали чистый спирт.

     Продолжалась обычная студенческая:  лекции, лабораторные занятия, семинары и интересная работа над проектами инженерного характера. Теперь становилось понятней, почему нас мучили на первом и втором курсах какими-то абстрактными науками. Я сдавал все задания по графику. Но тут этот «глаз»  подводит. В библиотеку из-за него ехать нельзя. А дома никаких нужных книг и справочников нет. Опять трудности.

     Кроме техники, нас донимал английский язык. Нужно было сдавать «тыщи»  знаков. Я переводил с английского первую главу из Вальтера Скотта «Jwanohoe». У нас была забавная преподавательница английского языка – Ева Михайловна Парникель. Большую часть каждого занятия она нам рассказывала о своей незамужней дочери. В начале нам было не понятно, зачем эти рассказы нам. Но потом мы поняли:  мы то были тоже холостые ребята, да и экзамен по сопромату все сдали. От этих рассказов грамматику английского языка, мы, так как следует, так и не выучили. Учебников тоже не было.

     На третьем курсе я вышел в разряд нормальных успевающих студентов и был не хуже других. Я сравнивал себя с Лифановым, Кошубой, Ригосиком и другими, которые заняты только учебой и больше ничем. И мои дела теперь были нисколько не хуже их. Но это не расхолаживало меня, а наоборот, брался с еще большим усердием за учебу. Я на собственном опыте убедился, что надо дерзать, биться и добиваться поставленной цели. А цель моя была стать хорошим инженером в авиации. Меня часто раздражало мое тяжело думие и медленно думие. Но говорят, что это черта коренных сибиряков, но которые зато думают основательно, а не поверхностно. Я очень боялся, что из меня получится плохой инженер, и поэтому я старался все проекты и все задания исполнять сам. Срывался с графиков представления работ, но ни разу ни у кого ничего не списал, не халтурил. И эта привычка осталась на всю жизнь. Мне запомнилась фраза, которую я вычитал в газете «Советская Якутия», что «лучше быть хорошим слесарем, чем быть плохим артистом». Я эту фразу переделал по-своему:  «лучше быть хорошим слесарем, чем быть плохим инженером». А инженеров в стране требовалось тогда много и особенно хороших инженеров. Тогда при Сталине инженерная работа была престижной. Наиболее не престижной была работа в торговле. Я очень хорошо понимал, что стране нужны хорошие авиационные инженеры для создания новых боевых и пассажирских самолетов. Этого требовала напряженная международная обстановка. Наши бывшие союзники теперь готовы были нас атомными бомбами и уничтожить. Американцы обкладывали нас военно-воздушными базами для нападения на нас. Уже сообщалось, что построено 490  военных баз вокруг СССР. Потом их число доведут до двух тысяч.

     Авиация по своему развитию зашла так далеко, объединяя в себе все лучшее, что могло к тому времени придумать человечество. И в будущем виделось, что вместо механиков самолетов со средним образованием будут самолеты готовить к полету инженеры-механики. Авиация становится все сложнее. Я не видел в себе Микулина, Шевцова – главных конструкторов авиационных двигателей, но хорошим инженером хотелось быть, и это снова подстегивало меня в учебе.

     «Глаз»  у меня болел долго. Да еще сумел грипп подхватить.

     В марте приехал сын Клавдии Михайловны.   Ей становилось все хуже, и она почти из стационара больницы не выходила. Он был не долго. Но за это время он успел жениться на Дусе Пастуховой. Пастуховых были две сестры:  Маша – старшая и Дуся – младшая. Они обе приехали в Москву из Саранска. Маруся окончила педагогический институт, но работала лаборанткой в НИУИФ. Дуся работала где-то на стройке. Когда Клавдия Михайловна была здорова, то они обе все время крутились около неё. Девчата были славные, простые, не ветряные, хозяйственные. Клавдия Михайловна часто говорила:

Вот приехал бы Валька и женился на Дусе.

     Теперь Валька приехал и выполнил волю своей тяжело больной матери. Валентин как-то вечером сказал Геннадию Сергеевичу о своей женитьбе и на следующий день он исчез на некоторое время. Но как-то он опять появился и между Валькой и им произошел «веселый разговор»  и он исчез совсем. Сын был так же, как и сестры Клавдии Михайловны, против её замужества за этого типа. Чем он ее околдовал, никто не понимал. Но факт остается фактом. С появлением Геннадия Сергеевича она тяжело заболела. Её безнадежную привезли домой. И она умерла 12  июля 1949  года.

     Обе сестры перебрались из общежития в комнату Клавдии Михайловны. Маруся стала спать на «моей»  кровати, а я на полу в проходе в торце стола. Валентин, уезжая, сказал мне, чтобы я жил здесь до конца. Но я считал, что как-то неудобно жить в одной маленькой комнате с двумя молодыми дивчинами. Но они обе ко мне относились очень хорошо и меня не прогоняли. Они мне полностью заменили заботы Клавдии Михайловны обо мне. Они мне и готовили и стирали. И я им благодарен, так же как и Клавдии Михайловне, за все доброе, что они для меня сделали. Общежитие мне в институте так и не давали. Мне снова нужно было искать жилье. Мои молодые хозяйки уехали в отпуск в Киржач к сестрам Клавдии Михайловны. Я же жил в сарае. Я поместился там сразу, как только привезли Клавдию Михайловну из больницы 15  июня. Сарайчик мне предоставила «потенциальная теща» - мать Люси Кузнецовой. Она все время звала меня в свою квартиру жить. Я хорошо  понимал, что она во мне видела «потенциального мужа»  Люси. Люся тоже была не против этого. И мне она нравилась, как симпатичная умная девушка. Но я не мог быть обманщиком. Но сарайчиком их я воспользовался. Там я устроил лежанку. Люся принесла мне гамак, который я повесил посреди сарая. Там я готовился к экзаменам. Люся приходила ко мне в сарайчик поболтать. Мне как-то Зямка (Зиновий Ерманенок)  сказал, что у Люси есть ухажёр Андрей, но я его не видел и не знал ее отношение к нему. Зямка сам был в неё влюблен. Я же на всех девушек смотрел, прежде всего, с позиции:  может ли она стать хорошей матерью моих детей здоровых и умных. Я всегда сравнивал их с Васей. Победу всегда одерживала она.

     Наталья Борисовна тоже предлагала мне у них жить. Но у них там я тоже не мог жить, хотя мне там очень нравилось.

     На факультете начались разговоры о разделении студентов по специализации:  на «поршневиков»  и «реактивщиков». Мне, конечно, очень хотелось попасть в реактивное отделение. Я видел у реактивных двигателей большое будущее. Я думал, что сначала осуществится мечта В.П. Чкалова:  «Махнуть вокруг шарика», а потом и мечту Циолковского о полетах на ракетах осуществить.

     Общественная работа на предприятиях Ленинградского района продолжалась. Я придавал большое значение политической учебе комсомольцев. Обстановка в мире была неспокойной. Империалисты заключили «Северо-Азиатский пакт». Против кого?  Конечно, против нас!  В Мире началось движение за мир.

     В 6-м семестре я защитил первый проект по деталям машин, работы по электротехнике, по допускам и посадкам, задание по тепловым двигателям, а также

сдал «тыщи»  по английскому языку. Все прошло успешно.

1Мая 1949  года я был на демонстрации трудящихся. Шел в голове колонны знаменосцем. Сталина на этот раз не видел. Ушел с Мавзолея Ленина, когда мы проходили мимо него. Я был, как и множество других демонстрантов, огорчен. Но 1-го Мая 1947  и 1948  годов он был на Мавзолеи и махал нам рукой. Он показывал пальцем в нескольких человек и потом махал рукой. А нам внизу в колонне казалось, что он показал именно на тебя и тебе помахал рукой. Это был самый уважаемый и авторитетный человек не только в нашей стране, но и во всем мире.

     Приехала Ася. Мы поседели с ней в гамаке. Поболтали. Поехали побродить по Москве. Потом я поехал ее провожать до дому. Приехали мы на станцию Весеннюю где-то во втором часу ночи. Конечно, всех взбудоражили, поболтали и легли спать. Я чувствовал себя здесь свободно, спокойно и уютно.

     13  мая 1949  года я сдавал экзамен по тактике ВВС генерал-майору Котельникову, заведующему военной кафедрой МАИ. Потом вовремя и все остальные экзамены. После экзаменов нас послали на производственную практику на авиационном двигательном заводе № 45. Мы приходили в цех к восьми и уходили в 17  часов. На заводе была очень строгая дисциплина. Я попал в инструментальный цех. Работа мне показалась не сложной, но требовала большого опыта. В первые дни мы (я, Игорь Паневин, Додик Карповский, Изя Вайенберг, Александр Мамедов-Браз)  присматривались. Нам показалось, что мастера умеют делать все, но не могут объяснить весь процесс теоретически. Приходилось лазить по книжкам.

     В цехе мы организовали временную комсомольскую группу, а было-то всего комсомольцев три человека:  Паневин, Карповский и я. Установили связь с комсоргом цеха. Включились в их комсомольскую работу в цехе. Помогали выпускать цеховую стенгазету «Термист». Я даже что-то рисовал. Помогли провести комсомольское собрание в цехе по материалам 11-го съезда ВЛКСМ. Мне поручили   подготовить беседу об Америке. Но все же я тогда очень боялся больших публичных выступлений. Комплекс «таежного парня»  все еще сковывающе действовал на меня. Причем этот комплекс «вдолбил»  в себя я сам. Потом я как-то освободился от этого комплекса, но всю жизнь волновался перед каждым выступлением. Сдали зачеты по практике и были распущены на летние каникулы.

     К этому времени я довольно хорошо пообносился:  от рубашки до пальто. Я не думал ехать домой в Красноярск. Для поездки нужно 1000  рублей. Я думал на эти деньги кое-что обновить. Да и жилья нет. 1-го августа кончалась прописка и в комнате Клавдии Михайловны. В сарайчике уже стало жить неуютно. Особенно, когда шел дождь. Было по ночам очень холодно. Крыша промокала при дожде. Теперь стояла проблема о жилье уже у студента 4-го курса. Мне уже 22  года, а я все еще на иждивении мамы.

Но домой я все же поехал. Мама прислала две телеграммы, в которых настаивала, чтобы я приехал. Я теперь хорошо понимаю маму, когда мои дочки улетели из нашего гнезда-дома. И для нас с Васей теперь большая радость, когда они приезжают и особенно со своими детьми. Мы унаследовали это хорошее чувство от наших мам. Наталья Борисовна тоже все ждала своего сына Бориса, который сначала учился в военно-морском училище в Ленинграде, а потом служил на кораблях то в Баренцевом, то на черном море. И как она радовалась, когда мы со своими чадами приезжали к ней в Климовск. Теперь такие же прекрасные чувства передались и нашим детям. Вот и Оля, наша старшая дочь, переживает точно также из-за того, что ее старший сын Юра редко пишет письма. Он с июня 2000  года служит в Армии. И она с нетерпением, да и мы с бабулей тоже, ждем от него хоть малюсенькую весточку. Но Юра пока замкнулся в себя. Надеюсь, что это пройдет. Скоро начнут вылетать из гнезда птенцы и Кати с Сашей и Тани с Сережей. Так устроена жизнь.

     У нас на курсе образовалась группа ребят, которые решили попрыгать с самолета на парашюте. Мы поехали в Тушино, в аэроклуб имени В.П. Чкалова. Там прошли медицинскую комиссию. Нас там слушали, стукали, вертели на стульчике и велели пройти прямо. Для меня это было тогда все пустяками. Мы однажды с Людой Мельниковой на встрече якутян заняли первое место в танце. Мы с ней прокрутили 4  вальса подряд без остановки, и голова у нас была в порядке. Потом меня вызвал главный врач и сказал, что он меня записывает в летную школу. Я по здоровью полностью годен к летному делу. Я был рад. Но, к сожалению, моя летная мечта не осуществилась. Я послушался маму и уехал домой. А когда приехал, то летная группа была уже укомплектована без меня.

     Я заранее купил билеты на поезд. Перед отъездом меня увезла к себе на дачу Зинаида Ивановна Кузнецова, Люсина мама. Их дача была на 43  километре по Ярославской железной дороге. Дача у них была хорошая. Недалеко от железнодорожной станции. Так что Люся, единственная дочь, была богатой невестой. Особенно мне понравился там лес. Люся немного поправилась. Была какой-то загадочной. Я даже не совсем понял, что довольна ли или недовольна она была, что я приехал. Я там пробыл допоздна. Провожали меня всей дачей. Там оказывается, Люся хороводилась с соседскими ребятишками. Люся, узнав, когда я буду проезжать мимо их станции, сказала, что придут меня провожать. И действительно, я из окна поезда видел, что она стояла на пригорке у станции с ребятишками, и все махали руками нашему поезду. Я то понимал, что это машут мне. На этом наши пути с Люсей разошлись. А Зинаида Ивановна на прощание пообещала помочь мне устроиться с жильем.

     15  августа я уехал домой. Ехал я с 7  рублями почти 5000  километров пятеро суток. Питался хлебом, сахаром и водой. Учебная нагрузка, да еще двух месячное житье в сарайчике как-то утомили меня. И я тоже был довольно сентиментальным парнем. Я скучал по дому. Мне хотелось тоже всех повидать. Как там моя бабуся?

Ведь она совсем старенькой стала. Но дома все осталось попрежнему. Изменения произошли лишь в том, что оба родителя работали теперь в зеркальном цехе артели

имени Ворошилова. Но пьянки отца продолжались. И по этой причине скандалы дома также продолжались.

     Денег дома не было. Отец из 10  дней был относительно трезв дня 2-3. Он взял два больших зеркала и куда-то унес, а денег не принес. Потом мама стояла на базаре и продавала какое-то барахло из дома, чтобы иметь деньги. В субботу отец взял в артели под отчет 450  рублей на покупку стекла и алмаза. Вечером он пришел домой пьяный и без денег. Мы жили на черном хлебе, картошке и сале за 35  рублей, которое было вместо масла. Иногда мама покупала яблочное повидло и все.

     Бабушка в марте получила 4500  рублей пенсии. Ей ее выдали, как матере погибшего сына. Я не помню за кого:  за Ефима или Евдокима. Отец перестал работать и начал «высасывать»  эти деньги. И к моему приезду их почти не осталось. Отца совершенно не интересовали проблемы, что нужно покупать продукты, нужно было покупать дрова, так приближалась зима. Он пытался стащить из дому что-нибудь и пропить. Он готов был продать и дом, но, к счастью, дом был оформлен на маму. У отца не было приличного даже просто пиджака, не говоря уже о костюме. У него были кирзовые сапоги. Ходит неопрятный. Ему уже никто ни в чем не верит, так как всегда старается соврать. До такого состояния его довел алкоголь. Я боялся с ним разговаривать, так как понимал, что вылечить его уже трудно. Я боялся, что своими разговорами могу спровоцировать новую волну скандалов. А я тоже был тогда «горячим»  парнем. Но все же однажды такой разговор состоялся. Отец как-то несколько дней был трезвым. Толи он одумался, толи просто потому, что денег не было. Но он мне дал слово, бросит пьянствовать.

     Мама привела в порядок мою амуницию. Но тут у нас с Виктором произошла первая стычка. Мой братец собрался в лес с соседом Юркой. Мама не разрешила, но все же ушёл. Он возвратился домой около 9  часов вечера. Я встретил его и начал с ним разговаривать, а он надулся и молчит. Я ему сказал:

     -Раз не хочешь разговаривать, то я с тобой тоже не буду разговаривать.

Он ушел домой, сел в угол, а потом, не поужинав, лег спать. Я решил с ним первым не разговаривать. Мне очень не понравилось, что Виктор не послушал маму. Это меня насторожило.

     21  сентября я вернулся в Москву. В поезде я встретил девушку по имени Вера. Она села в поезд на станции Ачинск, и ехала до города Свердлова, где она училась в юридической школе. Она оказалась из Назарово. Её отец друг моего деда и она очень хорошо знает моего деда. Больше мне приходилось встречаться с моими земляками.

     Прямо с вокзала я уехал в Климовск к Крупениным. Там я прожил до 17  октября. Я имел кровать и жил как дома. Ездил в институт хлопотать об общежитии, но мне снова отказали. Наталья Борисовна даже получила разрешение на мою прописку у нее в квартире. Но я был гордым и независимым человеком. Надо мной могла иметь власть моя мама. И я искал снова себе жилье. Помогали мне и Зинаида Ивановна Кузнецова, и Дуся с Машей. Однажды Дуся порекомендовала мне обратиться к тете Ире Шатовой, которая жила в 23  корпусе. Этот корпус располагался против Дворца ВЦСПС метрах в250-300. Это был двухэтажный дом с коридорной планировкой. И вот тетя Ира имела в этом доме на первом этаже небольшую комнату. Общий туалет и умывальник тут же в конце коридора. Одно окно на улицу. Когда входишь из коридора в комнату, то видишь, слева отгорожена маленькая «кухня», а справа – отгорожена деревянной заборкой кровать. По середине комнаты стоял стол и справа от него кровать хозяйки, а слева – маленький диванчик. Так вот тетя Ира определила мне кровать в этой загородке. Я был страшно рад такому жилью. Пришлось преодолевать препятствия с пропиской. Требовали какие-то справки. Наконец, меня прописали у тети Иры до 1  июля 1950  года.

     Мне опять повезло на добрых людей. Тетя Ира оказалась славной женщиной. Это была простая малограмотная женщина более 50  лет. Русская. Муж её умер. На фронте погибли ее два сына. Она осталась одна. Она работала сторожем в ВЦСПС. Работала по сменам. Так что я часто оставался совсем один. Меня это очень устраивало. Платил я ей 130  рублей в месяц. И она мне сказала, что за эту же плату она мне и стирать будет мои тряпки и готовить еду. Тетя Ира надолго уходила к соседкам, оставив не мытую посуду. Тогда принимался за её мытье. У нас в семье посуда мылась всегда во время. А у Крупениных посуду мыли даже сразу в промежутках между первым и вторым. И я всегда мыл посуду после еды, когда ел один. Никогда не оставлял грязную посуду кому-то для мытья. Эта привычка навсегда осталась и у Аса.

     Снова задания, проекты, лекции, общественная работа. Бюджет мой складывался очень просто. Из дому я получал ежемесячно по 300  рублей. Стипендия – 340  рублей. Итого 640  рублей. Расход:  за квартиру – 130  рублей;  за единый билет на транспорт – 70  рублей. 300  рублей планировалось на питание:  хлеб – 120  рублей, сахар – 27  рублей;  масло – 80  рублей и на все остальное – 73  рубля. 100  рублей отводилось на разные расходы. Но получаемые из дому деньги мне всегда жгли руки. Но мама поддерживала меня не только материально, но она вселяла всегда в меня боевой дух. В своих письмах она писала мне, чтобы я не думал о ней, обо всех их, а заботился бы больше о себе, думал больше об учебе. А вот, когда окончишь институт, то тогда и о матери вспомни. Я понимал, что здоровье её от такой нервной жизни на исходе. И мне надо было, во что бы то ни стало, надо окончить институт и взять нагрузку на себя.

     Я попрежнему занимался в Политехнической библиотеке. Но теперь я имел прекрасные условия и для работы дома. Нам все больше давали задания для мозгов. Рассчитал и спроектировал маслосистему;  систему водяного охлаждения, спроектировал редукционный клапан, разработал систему надежного запуска двигателя. Ленинградский РК ВЛКСМ снова утвердил меня внештатным инструктором на тех же предприятиях Ленинградского района Москвы. Зав. Отделом пропаганды Огурцов предложил мне вступить в члены ВКП(б). Но я отказался, сославшись на то, что еще «зелен».

     5  ноября заехала Ася, и мы с ней уехали в Климовск. Наталья Борисовна и Вадим уехали к бабушке Жене в Москву. Мы остались с Асей вдвоем. Мы сидели обнявшись. Мне были приятны ее объятия и поцелуи. Первый поцелуй у нас получился в том самом сарайчике. Как-то приехала Ася, и мы уселись вместе в гамак. И как-то самой получилось, и мы поцеловались. А здесь мы, кажется, оба поняли, что мы любим друг друга. Мы о любви и потом никогда друг другу не говорили. Не клялись в ней никогда. Любовь или она есть, то тогда и говорить нечего, потому что и так ясно, или ее нет, тогда никакие слова не помогут. Много говорят о любви тогда, когда хотят обмануть и получить какую-то скверную выгоду. Это делают эгоисты и подлецы. Нам же ничего друг от друга не надо было ничего, кроме самих себя. Нас вполне устраивало тогда просто общение друг с другом. Мы любовь понимали в нашем русском отечественном смысле, а не так, как её понимают современные лжедемократы. Нам не нужно было «заниматься любовью», мы просто по настоящему любили друг друга и берегли себя друг для друга.

     Наши человеческие чувства воспитывала замечательная наша Советская литература. Я читал не только технические книжки, но много читал художественной литературы. Из некоторых книг я делал выписки о том, что подтверждало мои убеждения. Я прочитал книжку Ажаева «Далеко от Москвы». Там показаны разные люди в трудовой деятельности с разными характерами. Но эта книга не о бандитах полицейских и проститутках, чем завалили теперь молодежь конца 20  и начала 21  века. Я выписал слова одного из героев книги Беридзе, который сказал:

     «Тебе, наверное, тоже приходилось слышать рассуждения досужих людей:  эти, теперешние, не умеют по-человечески любить»…Не правда, мы умеем любить. Мы только не умираем из-за любви!  Мы горы переворачиваем из-за неё!  Мы сильнее и лучше и чище становимся от любви»».

     И дальше другой герой из той же книжке Батманов говорил:  «Лучше открыто смотреть на все неприглядности, чем жеманно отводить от них взор»  И далее в разговоре с Таней Васильченко он говорил:

     «Очень плохо, когда сближение происходит без настоящей любви. Из-за этого у

у мужчин и женщин возникает неправильное, легкое отношение друг к другу. Иногда это отношение становится циничным». Я полностью был согласен с Беридзе и Батмановым. Мне моя любовь Аси помогала мне пока преодолевать учебные трудности. А также строить свои отношения с девушками и в том числе и с Асей. Мне очень нравилась книга Ажаева «Далеко от Москвы». Её я считал второй книгой поле книги Николая Островского «Как закалялась сталь». Я снова встретился с настоящими людьми, настоящими большевиками.

     Какая сила воли была у Батманов, его организаторский талант, его метод руководства, его строгое отношение к людям и к их слабостям, и какая требовательность, прежде всего, к себе. Это был обыкновенный человек и в то же время идеал для многих, для меня.

     Георгий Беридзе – Главный инженер – мне нравится его убежденность и горячность в отстаивании своего проекта, его требовательность к своему другу и в то же время его забота о нём, когда тот оказался в опасности.

     Там же Олег Ковшов – умный молодой инженер, сильный душой и телом, убежденный в правоте своего дела, своих взглядов и стойко отстаивающий их перед любыми начальниками. Его требовательность и в то же время задушевность и даже нежность в отношении к людям. Его чистая любовь к своей жене и жесткая требовательность к себе, плохая забота о личном благополучии. Он жил в комнатке, где волосы примерзали к подушке, и он об этом никому не говорил. Его спокойное реагирование на ругань начальства и философское рассуждение:  Толковая ругань умного начальника – самая действенная и полезная наука в жизни».

     Мне нравился и Рогов, который честно старался заслужить любовь Ольги, хотя и она уже давно любит большой, чистой и страстной любовью. Мне нравятся многие герои этой замечательной книги. И мне от каждого из них приобрести хоть какие-нибудь положительные качества. Нас как человека формировала замечательная отечественная Советская литература.

     В книжке М. Горького я нашел такие слова:  «Когда человек любит подвиги, он всегда умеет их сделать и найдет, где это можно. В жизни…всегда есть место подвигам». А в произведении М. Горького «О том, как я учился писать»  я вычитал нужные для себя слова:

     «Нужно запасаться верою в себя, в свои силы, а эта вера заключается в преодолении препятствий, воспитанием воли, «тренировкой»  её.

     Необходимо учиться побеждать в себе и вне себя дрянненькое наследие прошлого, а иначе как же вы отречетесь от старого мира?!!  Уже маленькая победа над собой делает человека намного сильнее. Вы знаете, что, тренируя свое тело человек, становится здоровым, выносливым, ловким, так же следует тренировать свой разум, свою волю!».

     Если у воина железное сердце и деревянный меч в его руках грозное оружие»  так говорит грузинская поговорка.

     А восклицание Тараса Бульбы у Гоголя:  «Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!». Меня воспитывала вот такая литература.

     Не часто мы встречались своей группой вне стен института. Но собирались обычно с женами и девушками, которые должны скоро приобрести высокое звание жены. Наши девушки на курсе уже все стали женами студентов нашего же курса.

     Однажды, это было 4  декабря 1949  года в воскресенье, мы собрались на квартире Мамедова-Браза. Валя Лифанов, Женя Тимофеев, Саша Холмер пришли со своими женами. Я был с Асей. Ася держала себя очень скованно, да и другие девчата тоже. Надо сказать такой массовой развязанности девчат в поведении в то время, не наблюдалось. Они не вешались на шею ребятам на эскалаторе в метро, не лезли целоваться, где попало, не ходили с голым пупом на показ и без юбок. Они были одеты не богато, но всегда блистали чистотой и были привлекательны своей чистой женственностью. Мы, молодые парни, уступали всегда место не только пожилым людям, но и девушкам. Мы видели в девушках, женщинах, прежде всего, особого человека в нашей жизни. Это теперь псевдодемократы превратили женщину, девушек в предмет пошлого безнравственного потребления. Вывели проституцию на профессиональную основу и пытаются эту безнравственность утвердить государственным законом. А в то время люди были более нравственно чисты. Я прочитал в одной статье, что один известный в Германии врач обратился в 1942  году к Гитлеру с письмом, в котором предлагал немедленно прекратить войну с Советским Союзом, потому что такой народ нельзя победить. Его вывод основывался на результатах обследования девушек, которых фашисты пригнали в Германию в рабство. Оказалось, что девушки даже в возрасте от 18  до 22  лет были до 90%  девственницами. И немецкий врач сделал вывод, что народ такой нравственной чистоты нельзя победить. И он был прав. Высокая нравственность явилась одним из важных факторов, способствовавших нашей победе над фашизмом. Дети рождались тогда здоровыми. Из истории известно, что погибло уже несколько цивилизаций по причине расцвета безнравственности. И наша русская цивилизация идет теперь к вырождению  по причине насильственно внедряемой врагами народа без нравственности во всех сферах жизни человека. Сионо-масонским мировым правительством ставится задача сократить русский народ до 30-50  миллионов к середине 21  века. И эта задача успешно выполняется. Численность нашего народа каждый год уменьшается на 1-2  миллиона, и этот процесс будет ускоряться. Современная молодежь попала на удочку сионо-масонских врагов человечества и идет к своей гибели и к гибели Российского государства.

     Но на нашей вечеринке тогда таких проблем не было. Нам было весело. Была только одна проблема:  вдруг исчезло электричество. Что-то где-то перегорело. Но проблема и эта была ликвидирована. Мы выпивали. Ася мне сказала, что по мне это не заметно. У меня с детства появилось отвращение к пьяным. Я имел перед собой яркий пример последствий пьяного состояния. Поэтому мною была выработана четкая позиция в этом вопросе:  никогда не напиваться пьяным. Я всегда чувствовал меру, больше которой меня ни мог заставить пить, ни какими способами. Если я сказал «нет», то это было твердо и никаким уговорам не удавалось меня сломить. То же относится и курению. Ребята вышли покурить. Вышел с ними и я. Они закурили и дали мне папиросу. Я ее взял в руки впервые.

Дали и мне прикурить. Я держал папиросу во рту, но не затягивал дым в себя. Тут меня Ася прихватила с папиросой во рту. Она ее выбросила. Это был первый и последний опыт моего «пристрастия»  к курению. И поэтому поводу у меня была выработана тоже своя философская позиция:  это для нормального человека не только не нужно, но и вредно для здоровья, а поэтому не стоит привыкать к этому злу, тем более за компанию". Меня нельзя было послать ни за водкой, ни за папиросами. Я не люблю стадность. Я всю жизнь делал все сознательно и осознанно. Ведь я же человек и голова мне дана не только для того, чтобы носить шляпу или шапку.

     График выполнения заданий 4-го курса выполнялся нормально и в срок. Защитил курсовой проект по системе наддува к своему двигателю на «хор». В общественной работе меня повысили. 12  декабря 1949  года меня назначили ответственным за работу внештатных инструкторов и пропагандистов на нашем факультете. Оказалось, что на моих подшефных предприятиях Ленинградского района Москвы дела с политической учебой комсомольцев обстояли лучше, чем на других предприятиях. Только ли здесь моя роль и влияние, а может быть, просто на этих предприятиях оказались более добросовестные комсомольцы.